ЗАГАДОЧНЫЙ СОКРАТ (ЧАСТЬ 1 - НАЧАЛО) |
Новиков Л.Б., г. Апатиты, 2013 г.
Из всех непосвященных философов Древней Греции самым интересным для эзотерической философии оказался Сократ: его учение наиболее полно отражает уровень знаний греков V в. до н.э., отчуждённых от эзотерических тайн жрецов и магов и пытающихся, при этом, поднять духовную сущность человека до максимально приемлемого уровня в мирской жизни. Образ Сократа, составленный в официальной исторической литературе, в действительности оказался гораздо глубже и многограннее. Такая разница могла быть обусловлена несколькими причинами: с одной стороны, современная история не признаёт эзотерической философии, без которой невозможно полностью разобрать всю метафизическую часть учения Сократа, а с другой стороны, влияние авторитетов эпохи "голого" материализма не позволяет всё ещё пересмотреть сложившееся ограниченное мировоззрение о греческом философе. В результате, продолжает "штамповаться" старый, однобокий "миф" об этом выдающемся философе древности, без всякого научного анализа не только истоков, но и самой сути его учения.
Как говорилось в предыдущей статье, Диоген Синопский (около 404-323 гг. до н.э.) [27] добровольно принял роль юродивого философа, который, однако, превыше всего почитал добродетель, отчего благодарные соотечественники поставили ему памятники после его смерти. Поскольку его юродство сочеталось еще и с крайней степенью аскетизма, которое выражалось, по сути, в нищенской форме существования, то сейчас такого человека мы бы назвали не "философом", а "БОМЖом", и никакого бы памятника ему не поставили, а зарыли бы в безымянную могилу на окраине какого-нибудь кладбища за гос счёт, и все бы тут же его забыли. Вот как изменились нравы почти за 2,5 тысячи лет!!!
Его предшественник, тоже из бедной семь, и потому не сумевший получить полного образования, - Сократ (470/469-399 гг. до н.э.) [27], - ценил добродетель выше Диогена, но, в отличие от последнего, пошёл другим путём - он беседовал с приличными людьми, побуждая их к самостоятельному духовному поиску и пробуждая их от привычной духовной спячки [262]. Потому его имя запомнилось человечеству как символ самого духа философии - вечного сомнения, удивления и поиска, - как вера в возможность достижения истины, постигаемую путем непрерывного поиска и мучительных размышлений. Сократ совершил переворот в представлениях о богах, человеке и в этике: главным он считал не внешний успех (высоко ценимый в его время и восхваляемый в наши дни), а заботу о душе; причину же всех несчастий он видел в незнании людьми истинного блага, необходимого людям, утверждая, что добродетель тождественна знанию, а зло - невежеству [169]. За его философские взгляды Сократа подвергли суду, приговорили к смерти и казнили, а мы ставим ему памятники и пишем о нем пьесы, которые пользуются большим успехом в театрах. Вот как изменились нравы почти за 2,5 тысячи лет!!! - На диаметрально противоположные.
Середина, несомненно, находилась где-то между Диогеном и Сократом - в области философии Аристотеля (384—322 гг. до н. э.), которого почитали не только в Древнем мире, но и в самые суровые времена христианской инквизиции, в период господства коммунистического материализма и чтут в наше время.
Считается [1,125], что все указанные философы (Диоген, Сократ и Аристотель) не бы-ли посвящены в эзотерические тайны древних жрецов и магов, но изучение их философии помогает нам лучше понять уровень знаний непосвященных слоев общества Древней Греции и позволяет более правильно оценить особенности мировоззрения уже тех, кому удалось получить посвящение и обрести высшие знания, накопленные человечеством к началу нашей эры.
В этой статье речь пойдёт о Сократе, поскольку его философия была действительно уникальной: будучи гражданином Греции, он, несомненно, знал об Орфее (певце и музыканте, наделенном магической силой искусства, которой покорялись не только люди и боги, но даже природа [27]), о его культе и мистериях, практиковавшихся в Древней Греции еще с VIII в. до н.э. и сохранявших веру в переселение душ [204]. Знал Сократ и о Музах - богинях поэзии, наук и искусств [152], земных воплощениях Логоса. Но ни Орфей и ни Музы не являлись самим Логосом, а были лишь его частными проявлениями. В своих беседах Сократ пользовался терминами "корибанты" и Диоскуры [265], из чего можно заключить, что он знал и о Самофракийских мистериях, культивировавших веру в бессмертие души и в возможность её возрождения после смерти. По свидетельствам Платона [265] и Ксенофонта [278], Сократ свободно цитировал по памяти "Илиаду" и "Одиссею" Гомера и спорил с софистами, называвшихся в древности мудрецами, об особенностях характера героев этих поэм. А Ксенофонт [278] обратил внимание на знание Сократом поэмы Гесиода "Работы и дни", из которой приводил в пример разные отрывки. Мог Сократ слышать о Пифагоре и пифагорейцах, веривших в бессмертие души и в реинкарнацию и скрывавших свои познания Логоса в почитании звука и музыки еще с VI в. до н.э. [262]. Однако Аристотель (IV в. до н.э.), живший после Сократа, рассуждал о звуке уже как материалист, объясняя его происхождение колебательными движениями воздуха [264]. Следовательно, можно допустить, что во времена Сократа (V в. до н.э.) шёл активный процесс расхождения материалистических взглядов от духовных. Чтобы узнать истоки философии Сократа, необходимо, по возможности, подробнее изучить его биографию и суть того, чему же он всё-таки учил. А сделать это будет не легко, поскольку Сократ сам ничего не писал [27] (как и Пифагор, хотя оба были грамотными людьми), но у него было много выдающихся учеников (Платон, Ксенофонт, Алквиад, Эсхил и др.), оставивших о нем свои воспоминания [27,261]. В настоящее время все сведения о воззрениях и жизни Сократа в основном черпаются из сочинений Платона и Ксенофонта [169, 212] в интерпретации современных учёных. А последние, как известно, не придерживаются принципа цитировать мысль автора целиком, предпочитая приводить в пример только отрывочные фразы, согласующиеся с их мнением. Их же мнение может быть ошибочным. Поэтому нет никакой гарантии, что мы сумеем досконально узнать всю философии Сократа. Но! Мы будем стараться и для этого обопрёмся преимущественно на те диалоги Платона, которые признаны истинно платоновскими. В проведенном исследовании мы дадим эзотерическую оценку учению Сократа, чтобы лучше понять степень доступности и распространенности тайных знаний жрецов и магов в общей популяции людей Древней Греции, и укажем еще на один источник знаний, о котором обычно умалчивают современные историки, но про которых говорила еще Е.П. Блаватская [1,68] - на буддийских миссионеров, которые в древние времена распространяли своё учение как в восточном, так и в западном направлении, вплоть до Ирландии. Древние экзотерические учителя буддизма отказывались обсуждать законы мироздания и обращали внимание только на этическую часть своего учения, как поступал их Учитель. Такого же подхода, как ни странно, придерживался и Сократ, хотя до него все стоящие греческие философы уделяли основное внимание космогонии и натурфилософии. Важно отметить, что буддийские миссионеры к тому же ещё являлись живыми носителями индуизма в целом, на почве которого выросли их плоть и сознание.
Сократ (470/469-399 гг. до н.э.) [27] - древнегреческий философ-идеалист, родился и жил в Афинах. По одним данным [169], он считался сыном ваятеля; по другим [262] - камнетеса Сафрониска и повивальной бабки Фенареты. Его относили [262] к беднякам, отстраненным по своему социальному положению от активной политической деятельности. В конце своей жизни, на суде, он признал, что пребывал в крайней бедности, оценив всё своё имущество в 5 мин, что соответствовало приблизительно 125-150 советским рублям [269]. Согласно одной из легенд [212], отцом Сократа всё-таки был скульптор, а учителем или просто добрым знакомым мог быть философ Архелай, провозгласивший принцип всех вещей двуединым [261]: ум, являющийся бестелесным, и воздух, являющийся телесным, разрежение и сгущение которого приводит соответственно к огню и воде; звезды рассматривались Архелаем как горящие железные диски.
В зрелые годы Сократ не отличался красотой [169,212,262]: коренастый и невысокий, с курносым носом и толстыми губами, с большой головой и выступающим вперед животом. В Афинах поговаривали, что у него внешность сатира или силена, но под некрасивой оболочкой кроется прекрасная душа. За его непривлекательной внешностью скрывался "самый честный человек тех дней", как писал о нем Платон [212]. Афиняне относили сатиров к спутникам бога Диониса, которые несли в себе нечто божественное. Так и Сократ [262]: стоило ему заговорить, и собеседник оказывался в плену его чар, обаяния, иронии и остроумия по поводу всего несерьезного (но того, что люди считали серьезным) и всего серьезного (что люди относили к чему-то неважному). При этом Сократ жил в бедности, носил грубую одежду, ел что придется и причитал [212]: "Я ем, чтобы жить, а остальные живут, чтобы есть". Говорят [262], что Сократ всегда ходил по улицам босиком, а однажды, проходя через рынок, заметил: "Как хорошо, что на свете есть столько пустых и ненужных вещей, без которых можно превосходно обходиться!". Он [278] "обладал больше всех на свете воздержанием в любовных наслаждениях и в употреблении пищи, ... способностью переносить холод, жар и всякого рода труды и к тому же такой привычкой к умеренности в потребностях, что, при совершенно ничтожных средствах, совершенно легко имел всё в достаточном для него количестве". В книге "Воспоминания о Сократе", Ксенофонт писал [278]: "... он осуждал тех, которые чрезмерно наедаются и потом чрезмерно работают, а находил полезным есть столько, сколько душа принимает с удовольствием, чтобы переваривать пищу удовлетворительно... Но при этом он не любил пышности и щегольства ни в одежде, ни в обуви, ни в других жизненных потребностях".Кто-то пожаловался Сократу на то, что он ест без аппетита [278], и Сократ ответил ему, что Акумен (знаменитый афинский врач) назначает в этих случаях хорошее лекарство: "Прекратить еду...: когда прекратишь, жизнь будет и приятнее, и дешевле, и здоровее".
О себе Сократ говорил, что на лице его отразились пагубные страсти, которым он поддался бы, если б не увлекся философией [169]. На некоторое время дом Перикла (около 490-429 гг. до н.э.), завершившего формирование греческой рабовладельческой демократии [27], стал для Сократа почти родным. Здесь встречались лучшие умы Древней Греции. Здесь обсуждались важнейшие вопросы философии. Плодами этих дружеских бесед человечество живет до сих пор. Предполагают [169], что тогда Сократ мог познакомиться с Анаксагором, который был другом Перикла и ученым философом [138].
По характеру Сократ был задирист, остроумен и насмешлив, не считался с положением, богатством и связями своих собеседников [219]. Он презирал деньги и высмеивал "учителей мудрости" - софистов.
О своем призвании быть философом с целью исследования особенностей человеческой души Сократ узнал достаточно поздно, уже достигнув зрелого возраста, от Дельфийского оракула [212]. Когда один из его друзей (Херефонт [262,269]) задал оракулу вопрос: "Кто из эллинов самый мудрый?", получил ответ: "Мудр Софокл, мудрее Еврипид, а мудрее всех Сократ". На это Сократ удивился и произнес свое знаменитое изречение: "Я знаю, что ничего не знаю". А в платоновском диалоге "Евтидем" ему принадлежат слова [265]: "Я знаю многие вещи, но [все они] малозначительные". Слова дельфийского оракула он объяснил так [262]: другие люди не знают истины и не знают даже того, что её не знают, а он, Сократ, мудрее их лишь в том, что хорошо знает о своем незнании и страдает от этого. По свидетельству Ксенофонта [278], Сократ бывал в Дельфах и выбрал для своей философии лишь одно изречение, ставшее девизом его учения: "Познай самого себя".
В результате, Сократ явился основателем собственной философской школы, в его взглядах превалировал скептицизм, но он не вынуждал других принимать его точку зрения, а особым способом вопрошания заставлял каждого человека выразить свои мысли [261].
Сократа считают [262] создателем особой формы философского диалога ("майевтики") и первоначинателем поворота от натурфилософии (связанной с постижением природы) к философским вопросам социальной этики (по словам Цицерона, он "свёл философию с небес на землю" и провозгласил главный принцип своего учения о том, что "добродетель есть знание"), т.е. без знания добродетели не бывает, а возможно лишь дикое существование. Последние 10 лет своей жизни Сократ провел в беседах с людьми, побуждая их к самостоятельному духовному поиску и пробуждая их от привычной духовной спячки. Согласно Плутарху [261], Сократ рассматривал подходящим для учения любое место, поскольку, по его мнению, весь мир являлся школой благодетельности. В оправдательной речи на суде [269], Сократ говорил, что он "привык говорить ... на площади у меняльных лавок", или столов менял, которые производили обмен всевозможных денежных знаков, - это было в Афинах одно из самых оживленных мест. Свое учение Сократ проповедовал на улицах, площадях и скверах города, отказавшись от звания "Учитель", не беря с учеников денег и стремясь почерпнуть нечто новое от других [27,262].
Предполагают [278], что между двумя известными учениками Сократа, Платоном и Ксенофонтам, могла быть вражда: Платон в своих сочинениях ни разу не упомянул Ксенофонта, а тот о Платоне вспомнил всего один раз и только вскользь. Тем не менее, оба много писали, а стиль Ксенофонта считался даже образцом греческого письма. В отличие от Платона, Ксенофонт не был философом и занялся литературной деятельностью после того, как покинул Афины и совершил военный поход по Малой Азии, в котором он успел не только изучить, но и полюбить восточные обычаи и нравы. Суд и казнь Сократа проводились тогда, когда Ксенофонт был за пределами Греции. Оба ученика Сократа ценны для нас тем, что Платон больше обращал внимание на философию учителя, а Ксенофонт - на практическую часть его учения.
Современный исследователь сочинений Платона, А.Ф. Лосев, считал [265], что "Сократ первым отошёл от изучения внешней природы и обратился к изучению человека как разумного и морально-общественного существа. А для этого ему пришлось анализировать множество разных понятий... Сократ впервые столкнулся с тем, что слова и понятия, которые мы обычно употребляем в повседневной жизни, требуют глубокого анализа... Аристотель, определяя суть сократовской философии, ... говорил, что Сократ, эмпирически обследуя отдельные части мышления, переходил к "определению общего, т.е. к тем общим идеям, без которых невозможно и их конкретное использование".
Сократ проявил себя не только как философ, но и как преданный гражданин Афин, что прибавляло его авторитет [169]. Во многих сражениях Пелопоннесской войны он показал себя хорошим солдатом. В одной из битв он спас жизнь Алкивиаду, своему товарищу по оружию, ученику, ставшему позднее полководцем, и не принял за это награды. Сократ отличался и гражданским мужеством. После морского сражения под Аргинузами буря не дала выловить тела погибших солдат. Согласно афинским законам предводители в таких случаях карались смертью. Сократ, который только что был выбран судьей, воспротивился такому огульному приговору и потребовал разбирательства в каждом отдельном случае. Он часто восстанавливал против себя тогдашних военачальников, выступал против правительства Тридцати тиранов, критиковал «кровавого» Крития, своего бывшего ученика, одного из «тридцати».
Сократ не принимал активного участия в политической жизни, хотя добросовестно и честно выполнял свои обязанности гражданина [262]: участвовал в трёх военных походах, в общественных учреждениях (когда выпадала его очередь, заседал в Народном суде).
Известны были также физическая выносливость Сократа, умение владеть собой и простота [169]. Он участвовал в многочисленных пирушках, во время которых не прекращались философские диспуты (их называли симпосии), но никогда его не видели пьяным. Даже в конфликтных ситуациях он не поддавался гневу. Когда удивились, что он не среагировал на чей-то пинок, ответил: «А если бы меня пнул осел, не подавать же мне на него в суд». По свидетельству Ксенофонта [278], "как то раз кто-то сердился, что один человек не ответил на его приветствие. Смешно, сказал Сократ: если бы ты встретил человека с каким-нибудь телесным недугом, которого нет у тебя, ты не стал бы сердиться; а попался тебе человек с такой душевной грубостью, которой нет у тебя, - это тебя огорчает".
Независимость характера Сократа проявлялась везде [262]: в военных походах не мерз, на войне отступал последним, на пирушках пил и не пьянел, на собраниях не поддавался силе и не уступал перед мнением толпы, отстаивал то, что считал справедливым. Он придерживался принципа, что противоречить себе страшнее, чем вступить в противоречие с власть имущими или с большинством. Критически относился к любым властям, стремительно сменявшим друг друга в Афинах в его эпоху; тиранию критиковал за беззаконие и несправедливость, олигархию - за продажность, демократию - за некомпетентность. Высмеивая демократический обычай выбирать должностных лиц по жребию, Сократ как-то однажды предложил афинянам "избрать" ослов лошадьми. Афиняне не поняли его предложения, тогда он им объяснил: "Но вы же выбираете по жребию идиотов стратегами".
Легендой стала его женитьба на Ксантиппе, с которой у них было трое сыновей [169]. Сократ женился поздно [212]. Ксенофонт писал о его жене как о самой злобной и сварливой из женщин [169,212]. Сократ же безропотно и терпеливо выносил свою жену. Когда Алкивиад удивился этому, Сократ якобы спросил его [169]: «А ты разве не выносишь терпеливо гогот гусей?» – «Конечно», – ответил Алкивиад. – Но они дают мне яйца и птенцов». – «А мне Ксантиппа родила трех сыновей», – спокойно сказал на это Сократ.
В семейной жизни Сократ был безразличен к вопросам быта, потому, вероятно, Ксантиппе приходилась всё делать самой, и в историю она вошла как образец крайне сварливой женщины, способной набрасываться на мужа с побоями и руганью [262]. На что Сократ иронически замечал, что раз уж он терпит Ксантиппу, то никто теперь ему не страшен. Иронизируя над собой, он с иронией относился и к другим. Главным Сократ считал не быт, а философию, в которой наиглавнейшим был вопрос о добре и зле. В самом деле, говорил он, почему люди заботятся о пустяках: о прибыли, почёте, власти, комфорте, а о своей душе и должном поведении совсем не задумываются! А ведь без этого всё остальное теряет смысл и рассыпается. Сократ был убеждён, что всё зло люди делают по незнанию, и самый несчастный из людей тот, в ком все привыкли видеть счастливца. В своей философии Сократ не спешил вооружить людей искусством слова, а считал необходимым поднять у своих слушателей уровень нравственности [278]: важно, "чтобы они прежде всего ... твёрдо усвоили принципы нравственности. Люди, обладающие этими способностями [умением говорить] без нравственнос-ти ... бывают более несправедливыми и способны делать зло другим".
В вопросах воспитания молодёжи [278], Сократ придерживался традиционных взглядов: дети должны слушаться родителей, быть вежливыми, готовиться к защите своего отечества и уважать старших, сохранивших и защитивших для них родину. В ссоре двух братьев Сократ наставлял младшего: "Да разве не принято везде, чтобы младший при встрече уступал старшему дорогу; если он сидит, чтобы вставал; чтобы в знак уважения отдавал ему мягкую постель; чтобы при разговоре предоставлял ему первое слово? Нет, дорогой мой, оставь свою нерешительность, попробуй смягчить его ... Подлых людишек не привлечёшь ничем так, как подачкой какой-нибудь; а людей благородных скорее всего расположишь к себе ласковым обхождением". В разговоре о друзьях Сократ придерживался убеждения, что "из всего того, что приобретает человек, самое лучшее - добрый и надёжный друг".
Рассматривая смысл разных нравственных понятий (благо, справедливость, мудрость и др.), Сократ первым начал использовать индуктивные доказательства и давать общие определения [169]. В этике Сократ придерживался строгого рационализма, утверждал, что добродетель тождественна знанию (человек, ведающий, что такое добро, никогда не станет поступать дурно). В платоновском диалоге "Евтидем", Сократ учил [265], что знания и мудрость, есть благо, а невежество - зло ; "наука дает людям не только счастье, но и мастерство в любом приобретении и деле", а "при пользовании благами... - богатством, здоровьем и красотою - именно наука руководит правильным применением всего этого и направляет его", потому "желающему стать счастливым должно не только обладать подобными благами, но и [правильно] пользоваться ими, в противном случае это обладание не принесёт никакой пользы". "Поскольку мы все стремимся к счастью и ... мы счастливы тогда, когда пользуемся вещами... правильно, а правильность и благополучие даёт нам знание, должно, по-видимому, всякому человеку изо всех сил стремиться стать как можно более мудрым". "И если человек в этом убеждён, он должен перенимать от отца [в первую очередь] мудрость, а не [только] деньги, и от воспитателей, и от прочих друзей, а также от... чужеземных гостей и сограждан [просить] поделиться с ним мудростью; и [в этом] ничего нет позорного". Причём знания должны иметь практическую значимость: "Мы нуждаемся в таком знании, в котором сочеталось бы уменье что-то делать и уменье пользоваться сделанным, в противном случае, появись у человека "уменье делать людей бессмертными", он бы все равно не знал, "как этим бессмертием пользоваться" и "от этого не было бы никакой пользы".
Однажды над Сократом решили пошутить и спросили его [278], знает ли он что-нибудь хорошее. Вопрос был общий и, если бы Сократ привел какой-либо пример, легко можно было бы доказать обратное. Но Сократ, по мнению Ксенофонта, "дал ответ самый достойный:
Ты спрашиваешь меня,... знаю ли я что-нибудь хорошее от лихорадки?
Нет,...
Так, от глазной болезни?
Тоже нет.
Так, от голода?
И не от голода.
Ну, если ты спрашиваешь меня, знаю ли я что-нибудь такое хорошее, что ни от чего не хорошо, то я этого не знаю, да и знать не хочу".
В другой раз Сократа спросили, знает ли он что-нибудь прекрасное [278]. "Да много таких вещей", - ответил Сократ. Но все они не похожи одна на другую. Как же не похоже на прекрасное то, что прекрасно? - спросили его. "А вот как, сказал Сократ: на человека, прекрасного в беге, клянусь Зевсом, не похож другой, прекрасный в борьбе; щит, прекрасный для защиты, как нельзя более не похож на метательное копьё, прекрасное для того, чтобы с силой быстро лететь". Ответ о прекрасном был похож на ответ о хорошем, и Сократ пояснил, что "равным образом, всё, чем люди пользуются, считается и прекрасным и хорошим по отношению к тем же предметам, ... к которым оно полезно". Но одни и те же вещи могут быть и прекрасными и безобразными, "равно как и хороши и дурны: часто то, что хорошо от голода, бывает дурно от лихорадки, и что хорошо от лихорадки, дурно от голода; часто то, что прекрасно для бега, безобразно для борьбы, а то, что прекрасно для борьбы, безобразно для бега: потому что всё хорошо и прекрасно по отношению к тому, для чего оно хорошо приспособлено, и, наоборот, дурно и безобразно по отношению к тому, для чего оно дурно приспособлено". На этом строился и рационализм Сократа: "Для храмов и жертвенников... самое подходящее место то, которое видно отовсюду, но где мало ходят, - потому что приятно, увидав храм, помолиться, приятно подойти к нему, находясь в чистоте", а там, где ходит много людей, там легко оскверниться и отвлечься от религиозного настроения.
Сократ признавал человека умным и нравственным, если тот, понимая, в чём состоит прекрасное и хорошее, руководствуется этим в своих поступках и, наоборот, зная, в чём состоит нравственное безобразие, избегает его [278]. Все люди, "делая выбор из представляющихся им возможностей, поступают так, как находят всего выгоднее для себя". Поэтому тех, кто поступает неправильно, Сократ не считал ни умными, ни нравственными. "Сократ утверждал также, что и справедливость и всякая другая добродетель есть мудрость. Справедливые поступки и вообще все поступки, основанные на добродетели, прекрасны и хороши.... Таким образом, прекрасные и хорошие поступки совершают только мудрые, а немудрые не могут и, даже если пытаются совершить, впадают в ошибку. А так как справедливые и вообще все прекрасные и хорошие поступки основаны на добродетели, то из этого следует, что справедливость и всякая другая добродетель есть мудрость". Зависть Сократ определял как чувство печали или горя по поводу счастья друзей; она всегда присуща только дуракам.
В личной жизни Сократ всегда отделял случайность от закономерности [278]. По его мнению, закономерность является плодом деятельности, потому "случай и деятельность - понятия совершенно противоположные: если человек не ищет, а случайно находит что-нибудь нужное, это [считается] счастьем; а если он путём изучения и упражнения исполняет что-нибудь хорошее, это [признаётся] хорошей деятельностью, и, кто ведёт такой образ жизни, тот... хорошо живёт. Самые лучшие и всего более угодные богам люди.. те, кто хорошо исполняет свою работу, - в области земледелия - земледельческую, в области государственной деятельности - государственную; а кто ничего хорошего не делает,... тот никуда не годен и богам не угоден".
Сократ считал [169], что власть в государстве должна принадлежать высоконравственным, справедливым и опытным в искусстве управления гражданам, поэтому сурово критиковал современное ему общество, склонное к всяческим ошибкам и неверным решениям в силу слабой образованности и неумения отличить добро от зла.
Признаками хороших способностей Сократ считал [278] "быстрое усвоение человеком предмета, который его занимал, запоминание выученного и интерес ко всем знаниям, которые помогают хорошо вести домашнее хозяйство, управлять государством и вообще уметь пользоваться людьми и действиями людей. Кто получил такое образование, думал он, будет не только сам счастлив и будет хорошо вести своё хозяйство, но может и других людей и целые государства делать счастливыми". Сократ был убеждён, что люди, одарённые от рождения могучим духом и способностями довести до конца начатое дело, если получат хорошее образование и "научатся, в чём заключается долг человека, становятся отличными, в высшей степени полезными деятелями: они делаются величайшими благодетелями человечества. Но оставшись без образования, невеждами, они бывают очень дурными, вредными людьми: не будучи в состоянии разобраться, в чём заключается долг человека, они часто занимаются преступными делами: они горды, заносчивы, трудно их удержать или отклонить от задуманного; поэтому они становятся величайшими врагами рода человеческого". Потому Сократ считал, что детей надо обучать с детства и глупо думать, что богатство заменит ребёнку образование: "...только дурак ... воображает, будто он, ничего не зная, лишь благодаря богатству заслужит репутацию человека, на что-то годного, или при репутации ни на что не годного человека приобретёт славу";"...многие вследствие богатства становятся избалованными, делаются жертвой интриг и погибают".
Политические суждения Сократа носили, как и вся его философия, общечеловеческий характер [212]. Он готов был критиковать любую форму правления, основанную на несправедливости и насилии. Ему явно не нравилась власть Тридцати тиранов, правивших в Афинах в 404 г. до н.э. Он отказался подчиниться их приказу арестовать ни в чём, на его взгляд, не повинного человека, которого новые правители сочли своим врагом. Сократ говорил, что управлять должен человек знающий, подобно тому, как в каждом искусстве или ремесле первенство принадлежит лучшему мастеру. Правителю надлежит заботиться о счастье граждан. Идеалом Сократа было государственное правление, основанное на человечности и морали, какое бы политическое устройство оно ни имело, в котором главенствует Закон.
Сократ был сторонником законности и действенной силы Закона до конца своей жизни, будучи убежденным в том, что не "может стоять целым и невредимым то государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных лиц становятся недействительными и отменяются" [271]. Всякое судебное решение должно сохранять свою силу и каждый гражданин должен заботиться об том, чтобы решение суда было непременно исполнено. По мнению Сократа, каждый гражданин должен осознать, что "Отечество дороже и матери, и отца, и всех остальных предков, оно более почтенно, более свято и имеет больше значения и у богов и у людей – у тех, у кого есть ум, – и перед ним надо благоговеть, ему надо покоряться и, если оно разгневано, угождать ему больше, чем родному отцу, ... , а если оно приговорит к чему-нибудь, то нужно терпеть невозмутимо, – будут ли то побои или оковы, пошлет ли оно на войну, на раны и на смерть; все это нужно выполнять, ибо в этом [заложена] справедливость... И на войне, и на суде, и повсюду надо исполнять то, что велит Государство и Отечество... Учинять же насилие над матерью или над отцом, а тем паче над Отечеством – нечестиво". Для всякого благородного человека всего дороже должны быть доблесть и справедливость, обычаи и законы государства, в котором он живёт.
Сократ был убеждён [278], что "люди, получая воспитание при одних и тех же законах и обычаях, тем не менее отличаются друг от друга смелостью. Но... при всяких природных свойствах в человеке можно развивать храбрость путём обучения и упражнения: ... люди... по природе отличаются друг от друга, и в то же время благодаря упражнению достигают значительного прогресса. А из этого следует, что все люди как с хорошими, так и с плохими природными способностями должны учиться и упражняться в той области, в которой хотят стать известной величиной".
Сократ считал [278] самыми лучшими правителями тех, "которые являются главными виновниками того, что граждане повинуются законам. Государство, в котором граждане наиболее повинуются законам, и в мирное время благоденствует и на войне неодолимо... единодушие граждан по общему мнению есть величайшее благо для государства...; везде в Элладе есть закон, чтобы граждане давали клятву жить в единодушии, и везде эту клятву дают. Думаю я, это делается не для того, чтобы граждане присуждали награду одним и тем же хорам, чтобы хвалили одних и тех же флейтистов, чтобы отдавали преимущество одним и тем же поэтам, чтобы вообще находили удовольствие в одних и тех же предметах, но чтобы повиновались законам. Если граждане соблюдают их, то государства бывают очень сильны и благоденствуют; а без единодушия ни государство, ни домашнее хозяйство процветать не могут... Обратимся к частной жизни: кто реже подвергается наказанию со стороны государства, кто чаще получает награды?... Кого государство в целом своём составе признаёт более заслуживающим доверия, как не того, кто соблюдает законы?... Кому неприятели больше поверят при заключении перемирия, договора, соглашения о мире? С кем всякий охотнее вступит в союз, как не с тем, кто соблюдает законы? Кому союзники скорее вверят предводительство на войне, начальство над гарнизоном, свои города? От кого скорее можно рассчитывать получить благодарность за оказание благодеяния, как не от того, кто соблюдает законы? Кому скорее можно оказать благодеяние, как не тому, от кого надеешься получить благодарность? С кем всякий больше захочет быть в дружбе, как не с таким, и с кем меньше захочет быть во вражде? С кем всякий меньше захочет воевать, как не с тем, с кем больше всего желает быть в дружбе и меньше всего во вражде и с кем очень многие желают быть друзьями и союзниками и очень немногие - личными врагами и неприятелями на поле битвы? Итак,... мое мнение таково, что законное и справедливое - одно и то же...".
Гражданская позиция Сократа вызывала уважение у его учеников и заслуживает признания в наше время, во времена, когда судебные решения и государственные Законы повсеместно нарушаются или просто не выполняются. Изучая Древнее духовное наследство, мы должны не только его знать, но и учиться мудрости древних!
Сократ считался [169] одним из основоположников диалектики как метода нахождения истины с помощью постановки наводящих вопросов. Он относил себя не к учителям мудрости, а всего лишь к людям, способным пробуждать в других стремление к истине. В диалоге Платона "Евтидем" [265], Сократу принадлежит название диалектики "царским искусством", поскольку оно представляет собой искусство управления познанием, а продуктом диалектики должно стать истинное знание.
В отличие от философов, живших до него, и своих современников, стремившихся изучить законы движения Земли и звезд, Сократа более всего интересовал человек и существующее в нём странное нечто, которое он называл "даймоном", являющееся, с одной стороны, внутренним голосом, или совестью, с другой стороны, высшим гласом, или Логосом, т.е. высшей истиной [212]. Такое толкование слова "даймоний" и Логоса дается в энциклопедии "Всемирная история". Современные аналитики древнегреческой философии [219] любят говорить, что Платон ценил Сократа как тонкого знатока Логоса, и тем самым добавляют путаницу в понимании слова "Логос" и "даймоний".
Сократовский "даймон" мы разберем ниже, а сейчас следует остановиться на Логосе, чтобы "внутренний голос" Сократа, или его даймоний, не слился бы с Логосом, который посвященные в эзотерические тайны чаще всего воспринимают как "Высшую Истину", первично вышедшую из недр Вселенной и заключающую в себе потенциальную энергию звука, находящуюся в любом предмете или явлении природы. В современном мире уже становится принятым принижать понятие "Логос", присваивая его людям, свободно владеющим словом, и особенно тем, кто умеет красиво и умно рифмовать. С этим можно было бы согласиться, если бы Логос трактовался как Божественная Истина, исходящая от того или иного поэта. Но, к сожалению, люди чаще всего склонны обобщать всего лишь общечеловеческие истины и потому присваивать им титул "Знатока Логоса", мне кажется, не правомочно.
Для греков понятие "Логос" означало "слово божие", т.е. такое высказывание, которое нельзя оспаривать [219]. Для посвященных в эзотерические тайны, каковым являлся Платон, Логос представлял собой проявленное божество каждого народа и нации, или внешнее выражение и следствие вечно скрытой Причины [138]. Так, например, речь является проявлением Логоса мысли. В греческом мире Логос означал "Слово" и "Глагол", за которым следовало действие. В метафизическом смысле, Логос Творящий присущ был только Демиургам, т.е. богам-творцам. В египетской и индусской мифологии [1], Его появление связывали с рождением первого Творца из первородного мирового яйца, самое первое "Слово" которого ознаменовало начало творения. После творения материального мира Демиург приступил к творению живой Природы тоже посредством Слова, и Логос получил значение "животворяще-го" (общая формула такова: вначале всегда было Слово как внешнее проявления Мысли Всевышнего, что соответствовало концепции "Миром правит идея"). Таким образом, в неживой природе Логос являлся творящим, а в живой природе - животворящим. В диалоге "Тимей" Платона [224], Логос творящий представлен Словом, но чтобы не запутаться в таких вопросах, как Логос и Слово, философ предупреждал, что всем людям "приходится довольствоваться ... правдоподобным мифом, не требуя большего", и потому советовал изучать мифологию (правда, уже в его времена существовали правдоподобные и неправдоподобные мифы).
Если последовать совету Платона, да ещё соотнести эзотерические тайны с современными знаниями, то самый первый эзотерический Логос будет соответствовать звуку взрыва первородного сгустка, от которого началось расширение Вселенной. В ведийской мифологии [110] звук от этого первородного взрыва обозначен непереводимым словом "Бхур" (т.е. Логосом) Праджапати (творца Вселенной), а в египетском мифе [148] самый первый Логос уже антропоморфизирован и представлен возгласом бога Атума: "Я существую!" (т.е. Словом). Библейский Логос не имеет родословной, можно лишь допустить, что он связан с формированием нашей солнечной системы, поскольку в начале Бытия (1:3) он обозначен Словами: "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет".
Верное представление о Логосе сохранялось ещё у стоиков [26], которые отождествляли Его с первопричиной, производящей порядок и гармонию, образующей всё существующее в этом мире. Их Логос означал жизнь и зародыш, семя всех существ, мировое начало, мировой разум, мировой закон. Одновременно Он становился идеей Бога и этического начала.
Как говорится в комментариях к диалогам Платона [265], отождествление Логоса со словами человека наметилось уже у Аристотеля в обсуждении взглядов киника Антисфена. Его примеру, возможно, последовали современные ученые - они, как и Аристотель, не изучали и не изучают эзотерическую философию и потому легко путают божественное с человеческим. Сократ же не был циником и предпочитал "не путать божий дар с яичницей": вопросы божественного он считал сложными и непостижимыми для понимания простого человека ("не человеческого, а божьего ума это дело!"), потому в своих беседах он легко переходил на обсуждение более понятных проблем этики [262], касающихся совести и внутренних, демонических, страстей человека. В отношении поэтов Сократ придерживался мнения совершенно отличного от современных взглядов. Он говорил ("Лисисд") [265]: "... тот, кто поэзией вредит себе самому, не может считаться хорошим поэтом: ведь он себе враг". Позднее, в диалоге "Федон" Платон от имени Сократа сказал [277]: "... я понял, что поэт - если только он хочет быть настоящим поэтом - должен творить мифы, а не рассуждения".
В ранних диалогах Платона [265], в которых главным действующим лицом выступал Сократ, обсуждались вопросы истинного знания и мудрости, даймония как внутреннего голоса человека, о том, какой должна быть молитва, что такое настоящий героизм и патриотизм, каким должно быть мудрое управление страной и что такое справедливость, как относится ко лжи и какой должна быть настоящая любовь и дружба, связь между добром и злом и т.д. Следовательно, можно допустить, что Сократ обсуждал со своими учениками подобные вопросы, побуждая их к собственным умозаключениям и поискам, выслушивая их мнение, необходимое ему для решения своих трудноразрешимых задач.
Считают [261], что в поиске истины Сократ замахнулся на нечто очень большое: его философия должна была явиться дорогой истинного счастья, достичь которого можно было только в двух случаях - размышлениями и постижением Бога и освобождением души от материального плена, т.е. выходом за пределы материального мира.
Если поискать аналогию сократовского подход с каким-либо восточным учением, то, в первую очередь, приходит на ум духовная йога, или йога души, конечной целью которой являлось достижение божественного или даже самого Бога (зависело от ступени). Но духовная йога насыщена тайными знаниями о душе и предназначалась только для посвященных в эти знания, всем остальным были доступны только низшие ступени йоги, подобные хатха-йоге (или, как её еще называли, гимнастическая йога). Мог ли Сократ знать духовную йогу? - В настоящее время на этот вопрос нет ответа. Можно лишь предположить, что нечто подобное он знал, в противном случае его следует признать гениальным самоучкой и мистиком.
В подходе Сократа к непознанному проявилась одна его особенность, о которой до сих пор спорят учёные и философы, [262] - это его "даймоний", или внутренний голос, с детства говорящий ему, что следует делать, а чего делать нельзя, останавливающий от опрометчивых поступков. Что это было? - ученые не знают: мистический божественный дар свыше, символическое выражение совести, или же какая-то психическая аномалия.
В комментариях к сочинению Ксенофонта "Воспоминания о Сократе" (1:1) [278] говорится, что сам Сократ не понимал сущности своего даймония. В подлиннике "daimonion" буквально означает "божественное" и в "Защите" (параграф 12) Сократ определял его как "голос бога, указывающий, что следует делать".
Это не был голос Всевышнего, например, как у Ноя перед потопом (Быт. 6:13). Не был даймоний Сократа и слуховой галлюцинацией, по типу той, которую слышал Аврам в видении (Господь к Авраму в видении сказал: "Не бойся, Аврам; Я твой щит; награда твоя весьма велика") (Быт. 15:1). Даймоний Сократа больше всего напоминал внутренний голос человека, подобный интуиции, которая не является принадлежностью материальной природы, а является атрибутом духовной сущности человека, ведущей каждого по его, верному только ему, пути, позволяя безошибочно отказываться от ложных учений и ненужных наставлений, не будучи в них специалистом [155].
По мнению А.Ф. Лосева [265], переводить сократовский "даймоний" как "демон" или "демонское" не совсем правильно в виду христианской специфики последних терминов. Некоторые сократовский "даймоний" переводят как "гений", что тоже может быть неверным, т.к. слово "гений" в наше время чаще всего означает наивысшую духовную способность человека. Лучше пользоваться, как полагал А.Ф. Лосев, термином "даймон", "даймоний" без перевода.
Оценить умение Сократа прислушиваться к "зову" своего Эго можно лишь с позиции духовной йоги и её учения о карме, в котором говорится, что совесть ведет добродетельного человека к постижению и пониманию истины, к тому, что делать следует, а чего делать нельзя, к умению отделить добро от зла, а порочного человека - к проявлению всех его пороков.
Описывают [262], что нередко Сократ впадал в мистический экстаз и, надолго останавливаясь, прислушивался к своему "даймонию", чтобы не совершить чего-нибудь лишнего и ложного. При этом он никогда не ошибался, не фальшивил и не изменял себе.
Несколько подробнее рассказал Плутарх в диалоге "О сократовском демонии" [278]: "Однажды Сократ шёл со своими друзьями: им надо было дальше идти по одной улице. Вдруг Сократ остановился, углубился в себя, потом, ссылаясь на указание демония, пошёл по другой улице, позвав назад и тех, которые успели уже пройти несколько вперед по первому направлению; но некоторые из них не послушались и пошли прямым путём, чтобы доказать лживость демония. Внезапно навстречу им попалось стадо покрытых грязью свиней; посторониться от них некуда было, одних свиньи опрокинули, других выпачкали грязью".
Умение руководствоваться указаниями своего внутреннего Я и подчиняться обстоятельствам свойственно йогинам, находящимся на стадии карма-йоги, хотя никто из современных исследователей Сократа такой аналогии не проводил. Правда, кто-то пытался сравнить сократовский подход со "статичным индуизмом", но тут же опроверг самого себя, заявив, что учение Сократа было не статичным, а динамичным. Спорить со специалистами по Древней Греции не имеет никакого смысла, поскольку чаще всего они являются узкими знатоками своей области знаний, и учить их основам духовной йоги - всё равно, что обучать слона конному искусству. Прежде, чем судить о "статичности индуизма", следует знать, что красной нитью через всю философию индов проходит учение йоги еще с древнейших времен и по сей день. На самом деле, загадкой является не то, на что больше похоже учение Сократа, а то, где он "воспринял" философию Логоса как высшей истины и умение прислушиваться к "внутреннему голосу" как к исходно верному для каждого конкретного человека, ведущего добродетельного индивида - к добру, а злого - к злу. Себя Сократ оценивал как искателя истины, потому, вероятно, постоянно сверял свои замыслы с желаниями своего внутреннего «Я». Великое дело интуиция, когда она согласуется с житейскими планами человека! Но, если злой человек решит встать на путь исправления, прислушиваясь к своему «внутреннему голосу», он будет постоянно испытывать душевный дискомфорт. Потому далеко не всем следует опираться на свою интуицию. Сперва необходимо определить своё Эго, а затем решить, по какому пути лучше пойти: по пути добра, либо по пути зла, или встать на путь исправления. В последнем случае большое значение отводится коррегирующей роли разума.
Такого же мнения придерживался и Платон, который в диалоге "Феаг" [265], посвященному даймонию Сократа, выставлял на первый план силу мысли, которая заключалась в призыве совершать хорошие поступки для предотвращения разных страданий и несчастий. По мнению Платона, Сократ понимал свой даймоний как чисто интуитивное начало и не признавал за ним абсолютной значимости. Тем же, кому даймоний не помогает (т.е. у кого интуиция не развита), Платон предлагал воспользоваться другими источниками: молитвой, жертвоприношениями, предсказаниями прорицателей и т.д.
Сам Сократ определил значимыми для своего даймония знания о добре и зле. Ход его мыслей в этом направлении описал М.Л. Гаспаров в книге "Занимательная Греция" [262]: "...не будем говорить о мироздании, а будем говорить о человеческих поступках: здесь мы можем не только рассуждать, что такое хорошо и что такое плохо, а и делать хорошо и не делать плохо. Этому тоже надо учиться - как всему на свете. Есть ремесло плотника, есть ремесло скульптора: быть хорошим человеком - такое же ремесло, только гораздо более нужное... Ремесло это заключается в том, чтобы знать, что такое справедливость, благочестие, храбрость, дружба, любовь к родителям, любовь к родине и тому подобное. Именно знать: если человек знает, что такое справедливость, он и поступать будет только справедливо. Вы скажете: "Но ведь есть сколько угодно людей, которые знают, как надо бы поступать справедливо, а всё-таки поступают несправедливо: кто по злобе, кто из страха, кто из корысти". Что ж, значит, они недостаточно знают, что такое справедливость, только и всего. Если бы знали по-настоящему, то не предпочли бы ей ни утоление злобы, ни безопасность, ни выгоду".
Ксенофонт высоко ценил мирскую значимость даймония Сократа. В "Воспоминаниях" он говорил, что благодаря указаниям своего голоса, Сократ давал советы друзьям и советы эти оправдывались [278]; потому, по словам Ксенофонта, Сократ признавал за собой дар пророчества. Однако, все сократические диалоги Платона [265] указывают на то, что Сократа больше интересовали не бытовые проблемы его учеников, а их духовное развитие.
В разной оценке значимости даймония Сократа заключается главное отличие двух главных свидетелей, Платона и Ксенофонта. В современном мире предпочтение отдаётся платоновскому подходу, поскольку Сократа почитают, прежде всего, как философа, и считают [261], что он сам провозгласил философию дорогой к истинному счастью, которое можно достичь лишь в двух случаях: если путник научится размышлять и постигнет Бога, освободив свою душу от материальных пут. Принимая во внимание биографию Сократа, такое развитие человека, с позиции духовной йоги [30], можно трактовать как указание на преодоление от-дельных этапов духовного роста: от карма-йоги (добросовестного выполнения своих обязанностей), через дхьяна-йогу (познание) и гьяна-йогу (умение правильно формулировать эмпирические выводы), к бхакти-йоге (достижению божественной истины). Своим друзьям Сократ всегда советовал делать необходимые дела как можно лучше, потому что самое главное, из совершённого человеком, "боги оставляют себе, и ничто из этого люди не знают. Так, например, кто превосходно засадил для себя деревьями участок земли, не знает, кто будет собирать плоды; [а] кто превосходно построил себе дом, не знает, кто будет жить в нём;... женившийся на красавице себе на отраду не знает, не будет ли через неё терпеть горе; породнившийся через брак с влиятельными лицами в городе не знает, не лишится ли он из-за них отечества" [278]. И далее: "Кто воображает, будто в подобных случаях нет ничего зависящего от бога, а всё будто бы зависит от человеческого рассудка, тот - безумец". Кому боги предоставили возможность познавать и делать, те должны учиться. "К кому боги милостивы, тому они дают указания". Для всех остальных открыта дорога к гадалкам и прорицателям.
Многие современники считали Сократа софистом, и потому, в частности, он был обвинен в развращающем влиянии молодёжи [169]. Он действительно участвовал в диспутах софистов, но лишь для того, чтобы постичь их науку и критически ее осмыслить. В платоновском диалоге "Менексен" [265] Сократ хвалился тем, что учился риторике у Аспасии и музыке у Конна. Однако софисты не очень высоко ценили истину как таковую [262]; для них победа в риторическом споре имела первостепенное значение и даже в том случае, если она была достигнута путем ложных умозаключений. Потому Сократ, научившись риторике, со временем отошёл от софистов и во многом с ними не соглашался.
В познании музыки Сократ видел способ изучения законов гармонии, находящихся за пределами рассудительности и логического мышления ("Хармид" [265]). Такой подход к музыке был заложен ещё Пифагором в его школе и поддерживался в дальнейшем пифагорейцами. Однако по тому, как Сократ относился к геометрии, астрономии и другим физическим наукам, можно думать, что он не был сторонником пифагореизма [278]: "Геометрию надо изучать, говорил он, лишь в таком объёме, чтобы быть в состоянии, в случае необходимости, участок земли правильно, согласно с измерением, принять, передать, разделить или представить отчёт о работе; а этому так легко научиться, что если внимательно следить за измерением, то, уходя домой, можно знать не только величину участка, но и способ его измерения. Но в изучении геометрии доходить до трудно понимаемых чертежей он находил ненужным; пользы от этого, говорил он, не видно; хоть сам он не был профаном в этой науке, но говорил, что занятие ею может поглотить у человека всю жизнь и помешать изучению многих других полезных наук". Такое же, сугубо практичное отношение, у Сократа было и к астрономии. "Вообще он не советовал заниматься изучением небесных явлений, как бог производит каждое из них: этого, думал он, людям не удастся постигнуть, да и богам не доставит удовольствия, кто исследует то, чего они не захотели открыть; к тому же рискует сойти с ума, кто занят такими изысканиями ...". "Сократ советовал также учиться счислению, но подобно тому, как в других науках, он и здесь советовал избегать ненужного занятия ими".
Идейно Сократ противостоял софистам, утверждая, что объективная истина есть, только нам она неизвестна точно, мы не знаем, какая она и что собою представляет [262]. Задача каждого думающего человека заключается в том, чтобы искать эту единую для всех истину. По Сократу, истина, как Солнце в небе, всё освещающее и всё согревающее, может быть только одна. Она едина для всех, общеобязательна и объективна, т.е. существует вне нас и независимо от наших желаний, она бездонна и многогранна, и кроме того, она познается через нас и нами, каждому открывается по-особому. Истина есть и она одна для всех, она бесконечна, но каждый может видеть лишь какой-то её фрагмент, частицу, или сторону. Все к ней причастны, но никто не может её "монополизировать" и утверждать, что только он знает истину и точно может сказать, что она из себя представляет. Поэтому призыв "Познай самого себя!", начертанный в Дельфах, стал для Сократа девизом его жизни. Всё остальное, о чём можно уверенно всегда говорить и что можно точно знать - это о собственном незнании и о трудностях на пути постижения истины, что нашло отражение в известном изречение Сократа "Я знаю только то, что я ничего не знаю".
Сократ противопоставил софистам свою науку, основанную на поисках устойчивого, определенного и объективного порядка, в котором вмещался некий высший разум – Logos Всевышнего [169]. По мнению Сократа, в шумном и суетливом людском мире трудно отыскать такой порядок, существует он как бы за пределами нашего мира, в мире идеальном, не-доступном людским чувствам. Только тот мир является поистине реальным, мир, который мы знаем, – всего лишь искаженное, скверное отражение мира идеального. То, что люди считают истинным знанием, зачастую является ложным, представляет собой всего лишь мнение и восприятие, – доказывал Сократ в дискуссиях, раскрывая ложность взглядов своих противников. Придерживаясь принципа «Я знаю, что не знаю», Сократ признавал свое незнание чего-то в отличие от тех многих, которым казалось, что они обладают определенным знанием. Однако в этом принципе отнюдь не утверждалось, что мы не можем постичь никакой истины. Напротив. Только, по мнению Сократа, истина обретается в самопознании, в способности отыскать и познать ее не столько в окружающем нас мире, сколько в самом себе, т.е. в собственной душе, при этом – по определению – она не может быть субъективной. Поэтому Сократ не учил определенному знанию, а помогал своим ученикам и слушателям отыскать ее в ходе обсуждения в самом себе. Этот метод он называл майевтикой или «вспоможением родам» и только помогал другим отыскать, как он полагал, в себе эту истину.
Майевтика в переводе с греческого означает "повивальное искусство" [262]. Используя этот метод, философ, подобно повитухе, не предлагая готовых ответов, а задавая дополнительные вопросы, требующие своего разрешения, оказывал помощь каждому, ищущему истину, найти её в своей душе и разуме. Такая тактика беседы, конечно же, была намного сложнее прямого и безапелляционного заявления своей правоты, но она была любимым методом Сократа в беседах с другими. При этом он часто использовал приемы и методы, к которым прибегали софисты, ставя человека в интеллектуальное затруднение, озадачивая его противоречиями, заставляя усомниться в очевидном и предположить нечто новое, ранее неведомое ему. Сократ делал это для того, чтобы через сомнение и противоречия подтолкнуть человека к поиску истины.
Сократ часто повторял, что ему самому в поиски верного решения помогает dajmonion (дамоний), который дает ему совет в трудном выборе и сложной ситуации [169]. Однако он не указывал, что делать, а только советовал, чего делать не следует, предостерегая от опасности. Сам Сократ говорил об этом так [269]: "Началось у меня это с детства: вдруг – какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и не допускает меня заниматься государственными делами". Бывало, что "обычный для меня вещий голос слышался мне постоянно и останавливал меня в самых неважных случаях, когда я намеревался сделать что-нибудь не так" Под воздействием своего внутреннего голоса Сократ пришел к мысли о том, что тот, "кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком, а вступать на общественное поприще не должен".
Голос, звучащий в душе Сократа, был для него свидетельством связи со сверхъестественным миром, откуда приходит и куда возвращается бессмертная душа [169]. Поэтому истинное знание состоит в воспоминании о том состоянии, которое осталось незамутненным еще невежеством и суетой земной жизни.
О Сократе говорили, что единственным предметом его философии был человек [261]. Сократ учил, что душа существует до тела и перед погружением в тело наделяется всеми знаниями. Когда душа входит в материальную форму она притупляется, но последующими рассуждениями о чувственных объектах она пробуждается и восстанавливает свое исходное знание. На этих посылах основывалась его попытка стимулировать мощь души через иронию и индуктивное размышление. В диалогах раннего Платона [265], недвусмысленно говорится о том, что Сократ признавал наличие души у всех живых существ, которые через свою душу познают окружающий их мир ("Гиппий меньший"), и верил, что обучается всему душа, а не тело, хотя тело тоже способно к изменениям и совершенствованию, посредством физических упражнений ("Лахет"). Но, говоря о совершенстве человека, Сократ, прежде всего, имел в виду совершенство души и родителям советовал заботиться о том, "чтобы души их [детей] стали сколь можно достойнее" ("Лахет").
Подобные взгляды Сократа согласуются с теорией бессмертия души, её способности к реинкарнации, познанию и духовному росту, что материалистам может показаться наивным, поскольку они уверены, что материальное тело само себя оживляет, а познавательным процессом в нём обладает, в первую очередь, головной мозг посредством органов чувств, потому этот момент в сократовской философии обычно никем не комментируется. Те же, кто знаком с эзотерической философией, знают представления древних о том, что жизнеспособность любого материального тела и нервной системы, в частности, зависит от присутствия в теле души, а при её отсутствии головной мозг со своими органами чувств будет просто мёртвым органом (хотя и полностью сохранным в структурном плане), или мёртвым материальным телом, подобно компьютеру, который без электропитания и управляющего воздействия человека остается сложной, но "мертвой" конструкцией: при подключении к электричеству, компьютер "оживает", но "разумную деятельность" задает ему человек. Следовательно, Сократ, с эзотерических позиций, был прав: душа оживляет и организует оживленный ею материальный организм, используя его для познания окружающего мира, управляя его головным мозгом как своим инструментом, а тот уже черпает информацию об окружающем от органов чувств. Другим важным моментом платоновских диалогов явилось то, что с Сократом никто не спорил о возможности души к познанию, и все были согласны с тем, что познаёт и совершенствуется под воздействием знаний именно душа, а не тело и не головной мозг ("Гиппий меньший") [265]. Следовательно, таким было общее мнение греков в древние времена. Такого же мнения придерживается и духовная йога [30], как наиболее оккультная из всех дошедших до нашего времени учений. Никогда не следует забывать слова Е.П. Блаватской, сказанные ею еще в XIX в., о том, что, согласно эзотерической философии [1], душа представляет собой особый вид энергии, неизвестный еще людям. Жаль только, что эпоха материализма откинула нас назад от дальнейшего понимания сущности души, присутствие которой превращает мертвое тело в живое, а её отсутствие - живое в мертвое. Как писал Платон в диалоге "Федон" [277], "смерть есть ... не что иное, как отделение души от тела... А "быть мёртвым" - это значит, что тело, отделенное от души, существует само по себе и что душа, отделенная от тела, - тоже сама по себе". Истинная смерть, по представлениям Платона, означает смерть души, а не тела; душа же в процессе своего существования меняет тело много раз, как человек - одежду. Душа никогда не гибнет, поскольку она "сильна и богоподобна, ... она существовала и до того, как мы родились людьми" и будет существовать после того, как мы умрём, ибо "душа не только бессмертна, но и неуничтожима". А коли душа бессмертна, "для неё нет... иного прибежища и спасения от бедствий, кроме единственного: стать как можно лучше и как можно разумнее. Ведь душа не уносит с собою в Аид ничего, кроме воспитания и образа жизни [на земле], и они-то... доставляют умершему либо неоценимую пользу, либо чинят непоправимый вред с самого начала его пути в загробный мир", поскольку душа может меняться только будучи в теле, а вне тела она остаётся неизменной, с тем "багажом знаний", который приобрела на Земле [1,30].
Сократ до конца жизни не покидала уверенность в том, что бояться смерти нет никакого смысла [269]. Он говорил: "... бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество – думать, что знаешь то, чего не знаешь?". И далее: "Умереть, говоря по правде, значит одно из двух: или перестать быть чем бы то ни было, так что умерший не испытывает никакого ощущения от чего бы то ни было, или же это есть для души какой-то переход, переселение ее отсюда в другое место, если верить тому, что об этом говорят. И если бы это было отсутствием всякого ощущения, все равно что сон, когда спят так, что даже ничего не видят во сне, то смерть была бы удивительным приобретением". Из последних слов Сократа определенно явствует, что он слышал и знал о теории переселения душ, которая в Греции считалась вполне правомочной, иначе бы в заключительной речи, после приговора, Сократ не сказал бы такие слова: "С другой стороны, если смерть есть как бы переселение отсюда в другое место и если правду говорят, будто бы там все умершие, то есть ли что-нибудь лучше этого, о мужи судьи? В самом деле, если прибудешь в Аид, освободившись вот от этих так называемых судей, и найдешь там судей настоящих, тех, что, говорят, судят в Аиде, – Миноса, Радаманта, Эака, Триптолема, и всех тех полубогов, которые в своей жизни отличались справедливостью, – разве это будет плохое переселение? А чего бы не дал всякий из вас за то, чтобы быть с Орфеем, Мусеем, Гесиодом, Гомером! Что меня касается, то я желаю умирать много раз, если все это правда..., тамошние люди блаженнее здешних еще и тем, что остаются все время бессмертными, если верно то, что об этом говорят".
В приведенном монологе Сократа важно обратить внимание не столько на заключительную фразу о бессмертии (она согласуется с теорией переселения душ), сколько на имена судий в Аиде (в царстве мертвых): Минос, Радамант, Эак и Триптолем. Как говорится в комментариях к "Апологии Сократа", Минос и Радамант имели прямую связь с критскими и орфическими мистериями, Триптолем – с элевсинскими таинствами, а Эак – с орфическим культом героев на острове Эгина [269]. Относил ли их Сократ к полубогам, из его фразы это значение прозвучало не совсем определенно, можно лишь допустить, что это так, но можно подумать, что в Аиде были судьи и все те полубоги, которые отличались справедливостью. Поэтому важность понимания термина"полубоги" будет дана ниже, когда понятие "полубоги" прозвучит более определённо, здесь же о них говорится лишь вскользь, и это следует запомнить. Орфей и Мусей относились к мифическим певцам древности, а Гесиод и Гомер - уже к историческим личностям, создавшим известные нам мифы Древней Греции. Возможным следует признать, что Сократ верил в реальное существование Орфея и его ученика Мусея, поскольку перечислил их в одном ряду с Гесиодом и Гомером.
Если для историков Орфей является мифическим героем, то оккультист Папюс [142] называл его первым человеком, "создавшим эпоху, поставив себя в центре нравственной сферы, влияние которой сохранилось до наших дней, в течение тридцати трех столетий". По мнению Папюса, Орфей облек в самые блестящие цвета древние идеи, создав политеизм поэтов, возжег инстинктивное воображение народа и очаровал фракийцев, скрыв единство эзотерических идей под множеством форм их бесчисленных проявлений, открыв в доступной форме иерархию начальных сил природы. Как пишет Папюс, Орфей, получивший образование в Египте и посвященный там в самые сокровенные тайны, был воспитан в одном и том же храме Осириса, в котором прошёл посвящение и Моисей, потому они могут рассматриваться товарищами по посвящению. В Греции Орфей достиг звания главного жреца и пророка. Присоединив к своей вере двадцать непримиримых племен различных религиозных воззрений и гражданских законов, Орфей основал замечательную амфиктионическую федерацию, указы которой подлежали санкции верховного жреца Дельф. Он же создал чудную греческую мифологию, которая и теперь воодушевляет наше искусство, властвуя в поэзии. Спустя почти 900 лет после Орфея в Грецию прибыл Пифагор, обогащенный всеми знаниями Африки и Азии.
Для нас, как писал М.П. Холл [261], "Орфей, фракийский бард, великий просветитель греков, перестал быть известен как человек и стал почитаемым божеством за несколько веков до христианской эры"; мудрость Орфея со временем перешла к Гомеру, Пифагору и Платону. Современные историки считают [26], что созданные Орфеем и Мусеем песни, объяснявшие происхождение мира и богов, на самом деле сочинялись и распространялись орфиками (последователями Орфея), ими же приписывалось их авторство Орфею и Мусею.
Заключительная фраза Сократа о жизни после смерти окончательно убеждает нас в том, что он верил в бессмертие души и в действенность закона кармы: [269]: "Но и вам, о мужи судьи, не следует ожидать ничего дурного от смерти, и уж если что принимать за верное, так это то, что с человеком хорошим не бывает ничего дурного ни при жизни, ни после смерти и что боги не перестают заботиться о его делах".
Вера в возможное бессмертие, или хотя бы в долголетие, вероятно, в Греции была распространена более широко и проникала в сознание людей глубже, чем мы сейчас представляем. В этой связи показательны слова Ксенофонта, встретившего известие о гибели своего сына такими словами [278]: "Я знал, что сын мой смертен". Нам, привыкшим оплакивать умерших, его слова кажутся необычными, а для греков, у которых жизнь и смерть всегда шли рядом, любое долголетие казалось даром божьим (Ксенофан, Ксенофонт, Демокрит и другие прожили более 90 лет, да и Сократ в семидесятилетнем возрасте не казался больным и немощным; ещё Солон в VI в. до н.э. считал [268], что "Если ... десятое Бог доведёт до конца семилетье, ранним не будет тогда смертным конец для людей", т.е. 70 лет от роду - уже не ранний срок, но ещё и не поздний; сам Солон прожил около 80 лет). Греков, как и весь древний мир, всегда интересовали причины раннего ухода людей из жизни; они верили, что за всё плохое, совершённое человеком, в конечном счёте, он расплачивается жизнью.
Из всех непосвященных философов Древней Греции самым интересным для эзотерической философии оказался Сократ: его учение наиболее полно отражает уровень знаний греков V в. до н.э., отчуждённых от эзотерических тайн жрецов и магов и пытающихся, при этом, поднять духовную сущность человека до максимально приемлемого уровня в мирской жизни. Образ Сократа, составленный в официальной исторической литературе, в действительности оказался гораздо глубже и многограннее. Такая разница могла быть обусловлена несколькими причинами: с одной стороны, современная история не признаёт эзотерической философии, без которой невозможно полностью разобрать всю метафизическую часть учения Сократа, а с другой стороны, влияние авторитетов эпохи "голого" материализма не позволяет всё ещё пересмотреть сложившееся ограниченное мировоззрение о греческом философе. В результате, продолжает "штамповаться" старый, однобокий "миф" об этом выдающемся философе древности, без всякого научного анализа не только истоков, но и самой сути его учения.
Как говорилось в предыдущей статье, Диоген Синопский (около 404-323 гг. до н.э.) [27] добровольно принял роль юродивого философа, который, однако, превыше всего почитал добродетель, отчего благодарные соотечественники поставили ему памятники после его смерти. Поскольку его юродство сочеталось еще и с крайней степенью аскетизма, которое выражалось, по сути, в нищенской форме существования, то сейчас такого человека мы бы назвали не "философом", а "БОМЖом", и никакого бы памятника ему не поставили, а зарыли бы в безымянную могилу на окраине какого-нибудь кладбища за гос счёт, и все бы тут же его забыли. Вот как изменились нравы почти за 2,5 тысячи лет!!!
Его предшественник, тоже из бедной семь, и потому не сумевший получить полного образования, - Сократ (470/469-399 гг. до н.э.) [27], - ценил добродетель выше Диогена, но, в отличие от последнего, пошёл другим путём - он беседовал с приличными людьми, побуждая их к самостоятельному духовному поиску и пробуждая их от привычной духовной спячки [262]. Потому его имя запомнилось человечеству как символ самого духа философии - вечного сомнения, удивления и поиска, - как вера в возможность достижения истины, постигаемую путем непрерывного поиска и мучительных размышлений. Сократ совершил переворот в представлениях о богах, человеке и в этике: главным он считал не внешний успех (высоко ценимый в его время и восхваляемый в наши дни), а заботу о душе; причину же всех несчастий он видел в незнании людьми истинного блага, необходимого людям, утверждая, что добродетель тождественна знанию, а зло - невежеству [169]. За его философские взгляды Сократа подвергли суду, приговорили к смерти и казнили, а мы ставим ему памятники и пишем о нем пьесы, которые пользуются большим успехом в театрах. Вот как изменились нравы почти за 2,5 тысячи лет!!! - На диаметрально противоположные.
Середина, несомненно, находилась где-то между Диогеном и Сократом - в области философии Аристотеля (384—322 гг. до н. э.), которого почитали не только в Древнем мире, но и в самые суровые времена христианской инквизиции, в период господства коммунистического материализма и чтут в наше время.
Считается [1,125], что все указанные философы (Диоген, Сократ и Аристотель) не бы-ли посвящены в эзотерические тайны древних жрецов и магов, но изучение их философии помогает нам лучше понять уровень знаний непосвященных слоев общества Древней Греции и позволяет более правильно оценить особенности мировоззрения уже тех, кому удалось получить посвящение и обрести высшие знания, накопленные человечеством к началу нашей эры.
В этой статье речь пойдёт о Сократе, поскольку его философия была действительно уникальной: будучи гражданином Греции, он, несомненно, знал об Орфее (певце и музыканте, наделенном магической силой искусства, которой покорялись не только люди и боги, но даже природа [27]), о его культе и мистериях, практиковавшихся в Древней Греции еще с VIII в. до н.э. и сохранявших веру в переселение душ [204]. Знал Сократ и о Музах - богинях поэзии, наук и искусств [152], земных воплощениях Логоса. Но ни Орфей и ни Музы не являлись самим Логосом, а были лишь его частными проявлениями. В своих беседах Сократ пользовался терминами "корибанты" и Диоскуры [265], из чего можно заключить, что он знал и о Самофракийских мистериях, культивировавших веру в бессмертие души и в возможность её возрождения после смерти. По свидетельствам Платона [265] и Ксенофонта [278], Сократ свободно цитировал по памяти "Илиаду" и "Одиссею" Гомера и спорил с софистами, называвшихся в древности мудрецами, об особенностях характера героев этих поэм. А Ксенофонт [278] обратил внимание на знание Сократом поэмы Гесиода "Работы и дни", из которой приводил в пример разные отрывки. Мог Сократ слышать о Пифагоре и пифагорейцах, веривших в бессмертие души и в реинкарнацию и скрывавших свои познания Логоса в почитании звука и музыки еще с VI в. до н.э. [262]. Однако Аристотель (IV в. до н.э.), живший после Сократа, рассуждал о звуке уже как материалист, объясняя его происхождение колебательными движениями воздуха [264]. Следовательно, можно допустить, что во времена Сократа (V в. до н.э.) шёл активный процесс расхождения материалистических взглядов от духовных. Чтобы узнать истоки философии Сократа, необходимо, по возможности, подробнее изучить его биографию и суть того, чему же он всё-таки учил. А сделать это будет не легко, поскольку Сократ сам ничего не писал [27] (как и Пифагор, хотя оба были грамотными людьми), но у него было много выдающихся учеников (Платон, Ксенофонт, Алквиад, Эсхил и др.), оставивших о нем свои воспоминания [27,261]. В настоящее время все сведения о воззрениях и жизни Сократа в основном черпаются из сочинений Платона и Ксенофонта [169, 212] в интерпретации современных учёных. А последние, как известно, не придерживаются принципа цитировать мысль автора целиком, предпочитая приводить в пример только отрывочные фразы, согласующиеся с их мнением. Их же мнение может быть ошибочным. Поэтому нет никакой гарантии, что мы сумеем досконально узнать всю философии Сократа. Но! Мы будем стараться и для этого обопрёмся преимущественно на те диалоги Платона, которые признаны истинно платоновскими. В проведенном исследовании мы дадим эзотерическую оценку учению Сократа, чтобы лучше понять степень доступности и распространенности тайных знаний жрецов и магов в общей популяции людей Древней Греции, и укажем еще на один источник знаний, о котором обычно умалчивают современные историки, но про которых говорила еще Е.П. Блаватская [1,68] - на буддийских миссионеров, которые в древние времена распространяли своё учение как в восточном, так и в западном направлении, вплоть до Ирландии. Древние экзотерические учителя буддизма отказывались обсуждать законы мироздания и обращали внимание только на этическую часть своего учения, как поступал их Учитель. Такого же подхода, как ни странно, придерживался и Сократ, хотя до него все стоящие греческие философы уделяли основное внимание космогонии и натурфилософии. Важно отметить, что буддийские миссионеры к тому же ещё являлись живыми носителями индуизма в целом, на почве которого выросли их плоть и сознание.
Сократ (470/469-399 гг. до н.э.) [27] - древнегреческий философ-идеалист, родился и жил в Афинах. По одним данным [169], он считался сыном ваятеля; по другим [262] - камнетеса Сафрониска и повивальной бабки Фенареты. Его относили [262] к беднякам, отстраненным по своему социальному положению от активной политической деятельности. В конце своей жизни, на суде, он признал, что пребывал в крайней бедности, оценив всё своё имущество в 5 мин, что соответствовало приблизительно 125-150 советским рублям [269]. Согласно одной из легенд [212], отцом Сократа всё-таки был скульптор, а учителем или просто добрым знакомым мог быть философ Архелай, провозгласивший принцип всех вещей двуединым [261]: ум, являющийся бестелесным, и воздух, являющийся телесным, разрежение и сгущение которого приводит соответственно к огню и воде; звезды рассматривались Архелаем как горящие железные диски.
В зрелые годы Сократ не отличался красотой [169,212,262]: коренастый и невысокий, с курносым носом и толстыми губами, с большой головой и выступающим вперед животом. В Афинах поговаривали, что у него внешность сатира или силена, но под некрасивой оболочкой кроется прекрасная душа. За его непривлекательной внешностью скрывался "самый честный человек тех дней", как писал о нем Платон [212]. Афиняне относили сатиров к спутникам бога Диониса, которые несли в себе нечто божественное. Так и Сократ [262]: стоило ему заговорить, и собеседник оказывался в плену его чар, обаяния, иронии и остроумия по поводу всего несерьезного (но того, что люди считали серьезным) и всего серьезного (что люди относили к чему-то неважному). При этом Сократ жил в бедности, носил грубую одежду, ел что придется и причитал [212]: "Я ем, чтобы жить, а остальные живут, чтобы есть". Говорят [262], что Сократ всегда ходил по улицам босиком, а однажды, проходя через рынок, заметил: "Как хорошо, что на свете есть столько пустых и ненужных вещей, без которых можно превосходно обходиться!". Он [278] "обладал больше всех на свете воздержанием в любовных наслаждениях и в употреблении пищи, ... способностью переносить холод, жар и всякого рода труды и к тому же такой привычкой к умеренности в потребностях, что, при совершенно ничтожных средствах, совершенно легко имел всё в достаточном для него количестве". В книге "Воспоминания о Сократе", Ксенофонт писал [278]: "... он осуждал тех, которые чрезмерно наедаются и потом чрезмерно работают, а находил полезным есть столько, сколько душа принимает с удовольствием, чтобы переваривать пищу удовлетворительно... Но при этом он не любил пышности и щегольства ни в одежде, ни в обуви, ни в других жизненных потребностях".Кто-то пожаловался Сократу на то, что он ест без аппетита [278], и Сократ ответил ему, что Акумен (знаменитый афинский врач) назначает в этих случаях хорошее лекарство: "Прекратить еду...: когда прекратишь, жизнь будет и приятнее, и дешевле, и здоровее".
О себе Сократ говорил, что на лице его отразились пагубные страсти, которым он поддался бы, если б не увлекся философией [169]. На некоторое время дом Перикла (около 490-429 гг. до н.э.), завершившего формирование греческой рабовладельческой демократии [27], стал для Сократа почти родным. Здесь встречались лучшие умы Древней Греции. Здесь обсуждались важнейшие вопросы философии. Плодами этих дружеских бесед человечество живет до сих пор. Предполагают [169], что тогда Сократ мог познакомиться с Анаксагором, который был другом Перикла и ученым философом [138].
По характеру Сократ был задирист, остроумен и насмешлив, не считался с положением, богатством и связями своих собеседников [219]. Он презирал деньги и высмеивал "учителей мудрости" - софистов.
О своем призвании быть философом с целью исследования особенностей человеческой души Сократ узнал достаточно поздно, уже достигнув зрелого возраста, от Дельфийского оракула [212]. Когда один из его друзей (Херефонт [262,269]) задал оракулу вопрос: "Кто из эллинов самый мудрый?", получил ответ: "Мудр Софокл, мудрее Еврипид, а мудрее всех Сократ". На это Сократ удивился и произнес свое знаменитое изречение: "Я знаю, что ничего не знаю". А в платоновском диалоге "Евтидем" ему принадлежат слова [265]: "Я знаю многие вещи, но [все они] малозначительные". Слова дельфийского оракула он объяснил так [262]: другие люди не знают истины и не знают даже того, что её не знают, а он, Сократ, мудрее их лишь в том, что хорошо знает о своем незнании и страдает от этого. По свидетельству Ксенофонта [278], Сократ бывал в Дельфах и выбрал для своей философии лишь одно изречение, ставшее девизом его учения: "Познай самого себя".
В результате, Сократ явился основателем собственной философской школы, в его взглядах превалировал скептицизм, но он не вынуждал других принимать его точку зрения, а особым способом вопрошания заставлял каждого человека выразить свои мысли [261].
Сократа считают [262] создателем особой формы философского диалога ("майевтики") и первоначинателем поворота от натурфилософии (связанной с постижением природы) к философским вопросам социальной этики (по словам Цицерона, он "свёл философию с небес на землю" и провозгласил главный принцип своего учения о том, что "добродетель есть знание"), т.е. без знания добродетели не бывает, а возможно лишь дикое существование. Последние 10 лет своей жизни Сократ провел в беседах с людьми, побуждая их к самостоятельному духовному поиску и пробуждая их от привычной духовной спячки. Согласно Плутарху [261], Сократ рассматривал подходящим для учения любое место, поскольку, по его мнению, весь мир являлся школой благодетельности. В оправдательной речи на суде [269], Сократ говорил, что он "привык говорить ... на площади у меняльных лавок", или столов менял, которые производили обмен всевозможных денежных знаков, - это было в Афинах одно из самых оживленных мест. Свое учение Сократ проповедовал на улицах, площадях и скверах города, отказавшись от звания "Учитель", не беря с учеников денег и стремясь почерпнуть нечто новое от других [27,262].
Предполагают [278], что между двумя известными учениками Сократа, Платоном и Ксенофонтам, могла быть вражда: Платон в своих сочинениях ни разу не упомянул Ксенофонта, а тот о Платоне вспомнил всего один раз и только вскользь. Тем не менее, оба много писали, а стиль Ксенофонта считался даже образцом греческого письма. В отличие от Платона, Ксенофонт не был философом и занялся литературной деятельностью после того, как покинул Афины и совершил военный поход по Малой Азии, в котором он успел не только изучить, но и полюбить восточные обычаи и нравы. Суд и казнь Сократа проводились тогда, когда Ксенофонт был за пределами Греции. Оба ученика Сократа ценны для нас тем, что Платон больше обращал внимание на философию учителя, а Ксенофонт - на практическую часть его учения.
Современный исследователь сочинений Платона, А.Ф. Лосев, считал [265], что "Сократ первым отошёл от изучения внешней природы и обратился к изучению человека как разумного и морально-общественного существа. А для этого ему пришлось анализировать множество разных понятий... Сократ впервые столкнулся с тем, что слова и понятия, которые мы обычно употребляем в повседневной жизни, требуют глубокого анализа... Аристотель, определяя суть сократовской философии, ... говорил, что Сократ, эмпирически обследуя отдельные части мышления, переходил к "определению общего, т.е. к тем общим идеям, без которых невозможно и их конкретное использование".
Сократ проявил себя не только как философ, но и как преданный гражданин Афин, что прибавляло его авторитет [169]. Во многих сражениях Пелопоннесской войны он показал себя хорошим солдатом. В одной из битв он спас жизнь Алкивиаду, своему товарищу по оружию, ученику, ставшему позднее полководцем, и не принял за это награды. Сократ отличался и гражданским мужеством. После морского сражения под Аргинузами буря не дала выловить тела погибших солдат. Согласно афинским законам предводители в таких случаях карались смертью. Сократ, который только что был выбран судьей, воспротивился такому огульному приговору и потребовал разбирательства в каждом отдельном случае. Он часто восстанавливал против себя тогдашних военачальников, выступал против правительства Тридцати тиранов, критиковал «кровавого» Крития, своего бывшего ученика, одного из «тридцати».
Сократ не принимал активного участия в политической жизни, хотя добросовестно и честно выполнял свои обязанности гражданина [262]: участвовал в трёх военных походах, в общественных учреждениях (когда выпадала его очередь, заседал в Народном суде).
Известны были также физическая выносливость Сократа, умение владеть собой и простота [169]. Он участвовал в многочисленных пирушках, во время которых не прекращались философские диспуты (их называли симпосии), но никогда его не видели пьяным. Даже в конфликтных ситуациях он не поддавался гневу. Когда удивились, что он не среагировал на чей-то пинок, ответил: «А если бы меня пнул осел, не подавать же мне на него в суд». По свидетельству Ксенофонта [278], "как то раз кто-то сердился, что один человек не ответил на его приветствие. Смешно, сказал Сократ: если бы ты встретил человека с каким-нибудь телесным недугом, которого нет у тебя, ты не стал бы сердиться; а попался тебе человек с такой душевной грубостью, которой нет у тебя, - это тебя огорчает".
Независимость характера Сократа проявлялась везде [262]: в военных походах не мерз, на войне отступал последним, на пирушках пил и не пьянел, на собраниях не поддавался силе и не уступал перед мнением толпы, отстаивал то, что считал справедливым. Он придерживался принципа, что противоречить себе страшнее, чем вступить в противоречие с власть имущими или с большинством. Критически относился к любым властям, стремительно сменявшим друг друга в Афинах в его эпоху; тиранию критиковал за беззаконие и несправедливость, олигархию - за продажность, демократию - за некомпетентность. Высмеивая демократический обычай выбирать должностных лиц по жребию, Сократ как-то однажды предложил афинянам "избрать" ослов лошадьми. Афиняне не поняли его предложения, тогда он им объяснил: "Но вы же выбираете по жребию идиотов стратегами".
Легендой стала его женитьба на Ксантиппе, с которой у них было трое сыновей [169]. Сократ женился поздно [212]. Ксенофонт писал о его жене как о самой злобной и сварливой из женщин [169,212]. Сократ же безропотно и терпеливо выносил свою жену. Когда Алкивиад удивился этому, Сократ якобы спросил его [169]: «А ты разве не выносишь терпеливо гогот гусей?» – «Конечно», – ответил Алкивиад. – Но они дают мне яйца и птенцов». – «А мне Ксантиппа родила трех сыновей», – спокойно сказал на это Сократ.
В семейной жизни Сократ был безразличен к вопросам быта, потому, вероятно, Ксантиппе приходилась всё делать самой, и в историю она вошла как образец крайне сварливой женщины, способной набрасываться на мужа с побоями и руганью [262]. На что Сократ иронически замечал, что раз уж он терпит Ксантиппу, то никто теперь ему не страшен. Иронизируя над собой, он с иронией относился и к другим. Главным Сократ считал не быт, а философию, в которой наиглавнейшим был вопрос о добре и зле. В самом деле, говорил он, почему люди заботятся о пустяках: о прибыли, почёте, власти, комфорте, а о своей душе и должном поведении совсем не задумываются! А ведь без этого всё остальное теряет смысл и рассыпается. Сократ был убеждён, что всё зло люди делают по незнанию, и самый несчастный из людей тот, в ком все привыкли видеть счастливца. В своей философии Сократ не спешил вооружить людей искусством слова, а считал необходимым поднять у своих слушателей уровень нравственности [278]: важно, "чтобы они прежде всего ... твёрдо усвоили принципы нравственности. Люди, обладающие этими способностями [умением говорить] без нравственнос-ти ... бывают более несправедливыми и способны делать зло другим".
В вопросах воспитания молодёжи [278], Сократ придерживался традиционных взглядов: дети должны слушаться родителей, быть вежливыми, готовиться к защите своего отечества и уважать старших, сохранивших и защитивших для них родину. В ссоре двух братьев Сократ наставлял младшего: "Да разве не принято везде, чтобы младший при встрече уступал старшему дорогу; если он сидит, чтобы вставал; чтобы в знак уважения отдавал ему мягкую постель; чтобы при разговоре предоставлял ему первое слово? Нет, дорогой мой, оставь свою нерешительность, попробуй смягчить его ... Подлых людишек не привлечёшь ничем так, как подачкой какой-нибудь; а людей благородных скорее всего расположишь к себе ласковым обхождением". В разговоре о друзьях Сократ придерживался убеждения, что "из всего того, что приобретает человек, самое лучшее - добрый и надёжный друг".
Рассматривая смысл разных нравственных понятий (благо, справедливость, мудрость и др.), Сократ первым начал использовать индуктивные доказательства и давать общие определения [169]. В этике Сократ придерживался строгого рационализма, утверждал, что добродетель тождественна знанию (человек, ведающий, что такое добро, никогда не станет поступать дурно). В платоновском диалоге "Евтидем", Сократ учил [265], что знания и мудрость, есть благо, а невежество - зло ; "наука дает людям не только счастье, но и мастерство в любом приобретении и деле", а "при пользовании благами... - богатством, здоровьем и красотою - именно наука руководит правильным применением всего этого и направляет его", потому "желающему стать счастливым должно не только обладать подобными благами, но и [правильно] пользоваться ими, в противном случае это обладание не принесёт никакой пользы". "Поскольку мы все стремимся к счастью и ... мы счастливы тогда, когда пользуемся вещами... правильно, а правильность и благополучие даёт нам знание, должно, по-видимому, всякому человеку изо всех сил стремиться стать как можно более мудрым". "И если человек в этом убеждён, он должен перенимать от отца [в первую очередь] мудрость, а не [только] деньги, и от воспитателей, и от прочих друзей, а также от... чужеземных гостей и сограждан [просить] поделиться с ним мудростью; и [в этом] ничего нет позорного". Причём знания должны иметь практическую значимость: "Мы нуждаемся в таком знании, в котором сочеталось бы уменье что-то делать и уменье пользоваться сделанным, в противном случае, появись у человека "уменье делать людей бессмертными", он бы все равно не знал, "как этим бессмертием пользоваться" и "от этого не было бы никакой пользы".
Однажды над Сократом решили пошутить и спросили его [278], знает ли он что-нибудь хорошее. Вопрос был общий и, если бы Сократ привел какой-либо пример, легко можно было бы доказать обратное. Но Сократ, по мнению Ксенофонта, "дал ответ самый достойный:
Ты спрашиваешь меня,... знаю ли я что-нибудь хорошее от лихорадки?
Нет,...
Так, от глазной болезни?
Тоже нет.
Так, от голода?
И не от голода.
Ну, если ты спрашиваешь меня, знаю ли я что-нибудь такое хорошее, что ни от чего не хорошо, то я этого не знаю, да и знать не хочу".
В другой раз Сократа спросили, знает ли он что-нибудь прекрасное [278]. "Да много таких вещей", - ответил Сократ. Но все они не похожи одна на другую. Как же не похоже на прекрасное то, что прекрасно? - спросили его. "А вот как, сказал Сократ: на человека, прекрасного в беге, клянусь Зевсом, не похож другой, прекрасный в борьбе; щит, прекрасный для защиты, как нельзя более не похож на метательное копьё, прекрасное для того, чтобы с силой быстро лететь". Ответ о прекрасном был похож на ответ о хорошем, и Сократ пояснил, что "равным образом, всё, чем люди пользуются, считается и прекрасным и хорошим по отношению к тем же предметам, ... к которым оно полезно". Но одни и те же вещи могут быть и прекрасными и безобразными, "равно как и хороши и дурны: часто то, что хорошо от голода, бывает дурно от лихорадки, и что хорошо от лихорадки, дурно от голода; часто то, что прекрасно для бега, безобразно для борьбы, а то, что прекрасно для борьбы, безобразно для бега: потому что всё хорошо и прекрасно по отношению к тому, для чего оно хорошо приспособлено, и, наоборот, дурно и безобразно по отношению к тому, для чего оно дурно приспособлено". На этом строился и рационализм Сократа: "Для храмов и жертвенников... самое подходящее место то, которое видно отовсюду, но где мало ходят, - потому что приятно, увидав храм, помолиться, приятно подойти к нему, находясь в чистоте", а там, где ходит много людей, там легко оскверниться и отвлечься от религиозного настроения.
Сократ признавал человека умным и нравственным, если тот, понимая, в чём состоит прекрасное и хорошее, руководствуется этим в своих поступках и, наоборот, зная, в чём состоит нравственное безобразие, избегает его [278]. Все люди, "делая выбор из представляющихся им возможностей, поступают так, как находят всего выгоднее для себя". Поэтому тех, кто поступает неправильно, Сократ не считал ни умными, ни нравственными. "Сократ утверждал также, что и справедливость и всякая другая добродетель есть мудрость. Справедливые поступки и вообще все поступки, основанные на добродетели, прекрасны и хороши.... Таким образом, прекрасные и хорошие поступки совершают только мудрые, а немудрые не могут и, даже если пытаются совершить, впадают в ошибку. А так как справедливые и вообще все прекрасные и хорошие поступки основаны на добродетели, то из этого следует, что справедливость и всякая другая добродетель есть мудрость". Зависть Сократ определял как чувство печали или горя по поводу счастья друзей; она всегда присуща только дуракам.
В личной жизни Сократ всегда отделял случайность от закономерности [278]. По его мнению, закономерность является плодом деятельности, потому "случай и деятельность - понятия совершенно противоположные: если человек не ищет, а случайно находит что-нибудь нужное, это [считается] счастьем; а если он путём изучения и упражнения исполняет что-нибудь хорошее, это [признаётся] хорошей деятельностью, и, кто ведёт такой образ жизни, тот... хорошо живёт. Самые лучшие и всего более угодные богам люди.. те, кто хорошо исполняет свою работу, - в области земледелия - земледельческую, в области государственной деятельности - государственную; а кто ничего хорошего не делает,... тот никуда не годен и богам не угоден".
Сократ считал [169], что власть в государстве должна принадлежать высоконравственным, справедливым и опытным в искусстве управления гражданам, поэтому сурово критиковал современное ему общество, склонное к всяческим ошибкам и неверным решениям в силу слабой образованности и неумения отличить добро от зла.
Признаками хороших способностей Сократ считал [278] "быстрое усвоение человеком предмета, который его занимал, запоминание выученного и интерес ко всем знаниям, которые помогают хорошо вести домашнее хозяйство, управлять государством и вообще уметь пользоваться людьми и действиями людей. Кто получил такое образование, думал он, будет не только сам счастлив и будет хорошо вести своё хозяйство, но может и других людей и целые государства делать счастливыми". Сократ был убеждён, что люди, одарённые от рождения могучим духом и способностями довести до конца начатое дело, если получат хорошее образование и "научатся, в чём заключается долг человека, становятся отличными, в высшей степени полезными деятелями: они делаются величайшими благодетелями человечества. Но оставшись без образования, невеждами, они бывают очень дурными, вредными людьми: не будучи в состоянии разобраться, в чём заключается долг человека, они часто занимаются преступными делами: они горды, заносчивы, трудно их удержать или отклонить от задуманного; поэтому они становятся величайшими врагами рода человеческого". Потому Сократ считал, что детей надо обучать с детства и глупо думать, что богатство заменит ребёнку образование: "...только дурак ... воображает, будто он, ничего не зная, лишь благодаря богатству заслужит репутацию человека, на что-то годного, или при репутации ни на что не годного человека приобретёт славу";"...многие вследствие богатства становятся избалованными, делаются жертвой интриг и погибают".
Политические суждения Сократа носили, как и вся его философия, общечеловеческий характер [212]. Он готов был критиковать любую форму правления, основанную на несправедливости и насилии. Ему явно не нравилась власть Тридцати тиранов, правивших в Афинах в 404 г. до н.э. Он отказался подчиниться их приказу арестовать ни в чём, на его взгляд, не повинного человека, которого новые правители сочли своим врагом. Сократ говорил, что управлять должен человек знающий, подобно тому, как в каждом искусстве или ремесле первенство принадлежит лучшему мастеру. Правителю надлежит заботиться о счастье граждан. Идеалом Сократа было государственное правление, основанное на человечности и морали, какое бы политическое устройство оно ни имело, в котором главенствует Закон.
Сократ был сторонником законности и действенной силы Закона до конца своей жизни, будучи убежденным в том, что не "может стоять целым и невредимым то государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой силы, но по воле частных лиц становятся недействительными и отменяются" [271]. Всякое судебное решение должно сохранять свою силу и каждый гражданин должен заботиться об том, чтобы решение суда было непременно исполнено. По мнению Сократа, каждый гражданин должен осознать, что "Отечество дороже и матери, и отца, и всех остальных предков, оно более почтенно, более свято и имеет больше значения и у богов и у людей – у тех, у кого есть ум, – и перед ним надо благоговеть, ему надо покоряться и, если оно разгневано, угождать ему больше, чем родному отцу, ... , а если оно приговорит к чему-нибудь, то нужно терпеть невозмутимо, – будут ли то побои или оковы, пошлет ли оно на войну, на раны и на смерть; все это нужно выполнять, ибо в этом [заложена] справедливость... И на войне, и на суде, и повсюду надо исполнять то, что велит Государство и Отечество... Учинять же насилие над матерью или над отцом, а тем паче над Отечеством – нечестиво". Для всякого благородного человека всего дороже должны быть доблесть и справедливость, обычаи и законы государства, в котором он живёт.
Сократ был убеждён [278], что "люди, получая воспитание при одних и тех же законах и обычаях, тем не менее отличаются друг от друга смелостью. Но... при всяких природных свойствах в человеке можно развивать храбрость путём обучения и упражнения: ... люди... по природе отличаются друг от друга, и в то же время благодаря упражнению достигают значительного прогресса. А из этого следует, что все люди как с хорошими, так и с плохими природными способностями должны учиться и упражняться в той области, в которой хотят стать известной величиной".
Сократ считал [278] самыми лучшими правителями тех, "которые являются главными виновниками того, что граждане повинуются законам. Государство, в котором граждане наиболее повинуются законам, и в мирное время благоденствует и на войне неодолимо... единодушие граждан по общему мнению есть величайшее благо для государства...; везде в Элладе есть закон, чтобы граждане давали клятву жить в единодушии, и везде эту клятву дают. Думаю я, это делается не для того, чтобы граждане присуждали награду одним и тем же хорам, чтобы хвалили одних и тех же флейтистов, чтобы отдавали преимущество одним и тем же поэтам, чтобы вообще находили удовольствие в одних и тех же предметах, но чтобы повиновались законам. Если граждане соблюдают их, то государства бывают очень сильны и благоденствуют; а без единодушия ни государство, ни домашнее хозяйство процветать не могут... Обратимся к частной жизни: кто реже подвергается наказанию со стороны государства, кто чаще получает награды?... Кого государство в целом своём составе признаёт более заслуживающим доверия, как не того, кто соблюдает законы?... Кому неприятели больше поверят при заключении перемирия, договора, соглашения о мире? С кем всякий охотнее вступит в союз, как не с тем, кто соблюдает законы? Кому союзники скорее вверят предводительство на войне, начальство над гарнизоном, свои города? От кого скорее можно рассчитывать получить благодарность за оказание благодеяния, как не от того, кто соблюдает законы? Кому скорее можно оказать благодеяние, как не тому, от кого надеешься получить благодарность? С кем всякий больше захочет быть в дружбе, как не с таким, и с кем меньше захочет быть во вражде? С кем всякий меньше захочет воевать, как не с тем, с кем больше всего желает быть в дружбе и меньше всего во вражде и с кем очень многие желают быть друзьями и союзниками и очень немногие - личными врагами и неприятелями на поле битвы? Итак,... мое мнение таково, что законное и справедливое - одно и то же...".
Гражданская позиция Сократа вызывала уважение у его учеников и заслуживает признания в наше время, во времена, когда судебные решения и государственные Законы повсеместно нарушаются или просто не выполняются. Изучая Древнее духовное наследство, мы должны не только его знать, но и учиться мудрости древних!
Сократ считался [169] одним из основоположников диалектики как метода нахождения истины с помощью постановки наводящих вопросов. Он относил себя не к учителям мудрости, а всего лишь к людям, способным пробуждать в других стремление к истине. В диалоге Платона "Евтидем" [265], Сократу принадлежит название диалектики "царским искусством", поскольку оно представляет собой искусство управления познанием, а продуктом диалектики должно стать истинное знание.
В отличие от философов, живших до него, и своих современников, стремившихся изучить законы движения Земли и звезд, Сократа более всего интересовал человек и существующее в нём странное нечто, которое он называл "даймоном", являющееся, с одной стороны, внутренним голосом, или совестью, с другой стороны, высшим гласом, или Логосом, т.е. высшей истиной [212]. Такое толкование слова "даймоний" и Логоса дается в энциклопедии "Всемирная история". Современные аналитики древнегреческой философии [219] любят говорить, что Платон ценил Сократа как тонкого знатока Логоса, и тем самым добавляют путаницу в понимании слова "Логос" и "даймоний".
Сократовский "даймон" мы разберем ниже, а сейчас следует остановиться на Логосе, чтобы "внутренний голос" Сократа, или его даймоний, не слился бы с Логосом, который посвященные в эзотерические тайны чаще всего воспринимают как "Высшую Истину", первично вышедшую из недр Вселенной и заключающую в себе потенциальную энергию звука, находящуюся в любом предмете или явлении природы. В современном мире уже становится принятым принижать понятие "Логос", присваивая его людям, свободно владеющим словом, и особенно тем, кто умеет красиво и умно рифмовать. С этим можно было бы согласиться, если бы Логос трактовался как Божественная Истина, исходящая от того или иного поэта. Но, к сожалению, люди чаще всего склонны обобщать всего лишь общечеловеческие истины и потому присваивать им титул "Знатока Логоса", мне кажется, не правомочно.
Для греков понятие "Логос" означало "слово божие", т.е. такое высказывание, которое нельзя оспаривать [219]. Для посвященных в эзотерические тайны, каковым являлся Платон, Логос представлял собой проявленное божество каждого народа и нации, или внешнее выражение и следствие вечно скрытой Причины [138]. Так, например, речь является проявлением Логоса мысли. В греческом мире Логос означал "Слово" и "Глагол", за которым следовало действие. В метафизическом смысле, Логос Творящий присущ был только Демиургам, т.е. богам-творцам. В египетской и индусской мифологии [1], Его появление связывали с рождением первого Творца из первородного мирового яйца, самое первое "Слово" которого ознаменовало начало творения. После творения материального мира Демиург приступил к творению живой Природы тоже посредством Слова, и Логос получил значение "животворяще-го" (общая формула такова: вначале всегда было Слово как внешнее проявления Мысли Всевышнего, что соответствовало концепции "Миром правит идея"). Таким образом, в неживой природе Логос являлся творящим, а в живой природе - животворящим. В диалоге "Тимей" Платона [224], Логос творящий представлен Словом, но чтобы не запутаться в таких вопросах, как Логос и Слово, философ предупреждал, что всем людям "приходится довольствоваться ... правдоподобным мифом, не требуя большего", и потому советовал изучать мифологию (правда, уже в его времена существовали правдоподобные и неправдоподобные мифы).
Если последовать совету Платона, да ещё соотнести эзотерические тайны с современными знаниями, то самый первый эзотерический Логос будет соответствовать звуку взрыва первородного сгустка, от которого началось расширение Вселенной. В ведийской мифологии [110] звук от этого первородного взрыва обозначен непереводимым словом "Бхур" (т.е. Логосом) Праджапати (творца Вселенной), а в египетском мифе [148] самый первый Логос уже антропоморфизирован и представлен возгласом бога Атума: "Я существую!" (т.е. Словом). Библейский Логос не имеет родословной, можно лишь допустить, что он связан с формированием нашей солнечной системы, поскольку в начале Бытия (1:3) он обозначен Словами: "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет".
Верное представление о Логосе сохранялось ещё у стоиков [26], которые отождествляли Его с первопричиной, производящей порядок и гармонию, образующей всё существующее в этом мире. Их Логос означал жизнь и зародыш, семя всех существ, мировое начало, мировой разум, мировой закон. Одновременно Он становился идеей Бога и этического начала.
Как говорится в комментариях к диалогам Платона [265], отождествление Логоса со словами человека наметилось уже у Аристотеля в обсуждении взглядов киника Антисфена. Его примеру, возможно, последовали современные ученые - они, как и Аристотель, не изучали и не изучают эзотерическую философию и потому легко путают божественное с человеческим. Сократ же не был циником и предпочитал "не путать божий дар с яичницей": вопросы божественного он считал сложными и непостижимыми для понимания простого человека ("не человеческого, а божьего ума это дело!"), потому в своих беседах он легко переходил на обсуждение более понятных проблем этики [262], касающихся совести и внутренних, демонических, страстей человека. В отношении поэтов Сократ придерживался мнения совершенно отличного от современных взглядов. Он говорил ("Лисисд") [265]: "... тот, кто поэзией вредит себе самому, не может считаться хорошим поэтом: ведь он себе враг". Позднее, в диалоге "Федон" Платон от имени Сократа сказал [277]: "... я понял, что поэт - если только он хочет быть настоящим поэтом - должен творить мифы, а не рассуждения".
В ранних диалогах Платона [265], в которых главным действующим лицом выступал Сократ, обсуждались вопросы истинного знания и мудрости, даймония как внутреннего голоса человека, о том, какой должна быть молитва, что такое настоящий героизм и патриотизм, каким должно быть мудрое управление страной и что такое справедливость, как относится ко лжи и какой должна быть настоящая любовь и дружба, связь между добром и злом и т.д. Следовательно, можно допустить, что Сократ обсуждал со своими учениками подобные вопросы, побуждая их к собственным умозаключениям и поискам, выслушивая их мнение, необходимое ему для решения своих трудноразрешимых задач.
Считают [261], что в поиске истины Сократ замахнулся на нечто очень большое: его философия должна была явиться дорогой истинного счастья, достичь которого можно было только в двух случаях - размышлениями и постижением Бога и освобождением души от материального плена, т.е. выходом за пределы материального мира.
Если поискать аналогию сократовского подход с каким-либо восточным учением, то, в первую очередь, приходит на ум духовная йога, или йога души, конечной целью которой являлось достижение божественного или даже самого Бога (зависело от ступени). Но духовная йога насыщена тайными знаниями о душе и предназначалась только для посвященных в эти знания, всем остальным были доступны только низшие ступени йоги, подобные хатха-йоге (или, как её еще называли, гимнастическая йога). Мог ли Сократ знать духовную йогу? - В настоящее время на этот вопрос нет ответа. Можно лишь предположить, что нечто подобное он знал, в противном случае его следует признать гениальным самоучкой и мистиком.
В подходе Сократа к непознанному проявилась одна его особенность, о которой до сих пор спорят учёные и философы, [262] - это его "даймоний", или внутренний голос, с детства говорящий ему, что следует делать, а чего делать нельзя, останавливающий от опрометчивых поступков. Что это было? - ученые не знают: мистический божественный дар свыше, символическое выражение совести, или же какая-то психическая аномалия.
В комментариях к сочинению Ксенофонта "Воспоминания о Сократе" (1:1) [278] говорится, что сам Сократ не понимал сущности своего даймония. В подлиннике "daimonion" буквально означает "божественное" и в "Защите" (параграф 12) Сократ определял его как "голос бога, указывающий, что следует делать".
Это не был голос Всевышнего, например, как у Ноя перед потопом (Быт. 6:13). Не был даймоний Сократа и слуховой галлюцинацией, по типу той, которую слышал Аврам в видении (Господь к Авраму в видении сказал: "Не бойся, Аврам; Я твой щит; награда твоя весьма велика") (Быт. 15:1). Даймоний Сократа больше всего напоминал внутренний голос человека, подобный интуиции, которая не является принадлежностью материальной природы, а является атрибутом духовной сущности человека, ведущей каждого по его, верному только ему, пути, позволяя безошибочно отказываться от ложных учений и ненужных наставлений, не будучи в них специалистом [155].
По мнению А.Ф. Лосева [265], переводить сократовский "даймоний" как "демон" или "демонское" не совсем правильно в виду христианской специфики последних терминов. Некоторые сократовский "даймоний" переводят как "гений", что тоже может быть неверным, т.к. слово "гений" в наше время чаще всего означает наивысшую духовную способность человека. Лучше пользоваться, как полагал А.Ф. Лосев, термином "даймон", "даймоний" без перевода.
Оценить умение Сократа прислушиваться к "зову" своего Эго можно лишь с позиции духовной йоги и её учения о карме, в котором говорится, что совесть ведет добродетельного человека к постижению и пониманию истины, к тому, что делать следует, а чего делать нельзя, к умению отделить добро от зла, а порочного человека - к проявлению всех его пороков.
Описывают [262], что нередко Сократ впадал в мистический экстаз и, надолго останавливаясь, прислушивался к своему "даймонию", чтобы не совершить чего-нибудь лишнего и ложного. При этом он никогда не ошибался, не фальшивил и не изменял себе.
Несколько подробнее рассказал Плутарх в диалоге "О сократовском демонии" [278]: "Однажды Сократ шёл со своими друзьями: им надо было дальше идти по одной улице. Вдруг Сократ остановился, углубился в себя, потом, ссылаясь на указание демония, пошёл по другой улице, позвав назад и тех, которые успели уже пройти несколько вперед по первому направлению; но некоторые из них не послушались и пошли прямым путём, чтобы доказать лживость демония. Внезапно навстречу им попалось стадо покрытых грязью свиней; посторониться от них некуда было, одних свиньи опрокинули, других выпачкали грязью".
Умение руководствоваться указаниями своего внутреннего Я и подчиняться обстоятельствам свойственно йогинам, находящимся на стадии карма-йоги, хотя никто из современных исследователей Сократа такой аналогии не проводил. Правда, кто-то пытался сравнить сократовский подход со "статичным индуизмом", но тут же опроверг самого себя, заявив, что учение Сократа было не статичным, а динамичным. Спорить со специалистами по Древней Греции не имеет никакого смысла, поскольку чаще всего они являются узкими знатоками своей области знаний, и учить их основам духовной йоги - всё равно, что обучать слона конному искусству. Прежде, чем судить о "статичности индуизма", следует знать, что красной нитью через всю философию индов проходит учение йоги еще с древнейших времен и по сей день. На самом деле, загадкой является не то, на что больше похоже учение Сократа, а то, где он "воспринял" философию Логоса как высшей истины и умение прислушиваться к "внутреннему голосу" как к исходно верному для каждого конкретного человека, ведущего добродетельного индивида - к добру, а злого - к злу. Себя Сократ оценивал как искателя истины, потому, вероятно, постоянно сверял свои замыслы с желаниями своего внутреннего «Я». Великое дело интуиция, когда она согласуется с житейскими планами человека! Но, если злой человек решит встать на путь исправления, прислушиваясь к своему «внутреннему голосу», он будет постоянно испытывать душевный дискомфорт. Потому далеко не всем следует опираться на свою интуицию. Сперва необходимо определить своё Эго, а затем решить, по какому пути лучше пойти: по пути добра, либо по пути зла, или встать на путь исправления. В последнем случае большое значение отводится коррегирующей роли разума.
Такого же мнения придерживался и Платон, который в диалоге "Феаг" [265], посвященному даймонию Сократа, выставлял на первый план силу мысли, которая заключалась в призыве совершать хорошие поступки для предотвращения разных страданий и несчастий. По мнению Платона, Сократ понимал свой даймоний как чисто интуитивное начало и не признавал за ним абсолютной значимости. Тем же, кому даймоний не помогает (т.е. у кого интуиция не развита), Платон предлагал воспользоваться другими источниками: молитвой, жертвоприношениями, предсказаниями прорицателей и т.д.
Сам Сократ определил значимыми для своего даймония знания о добре и зле. Ход его мыслей в этом направлении описал М.Л. Гаспаров в книге "Занимательная Греция" [262]: "...не будем говорить о мироздании, а будем говорить о человеческих поступках: здесь мы можем не только рассуждать, что такое хорошо и что такое плохо, а и делать хорошо и не делать плохо. Этому тоже надо учиться - как всему на свете. Есть ремесло плотника, есть ремесло скульптора: быть хорошим человеком - такое же ремесло, только гораздо более нужное... Ремесло это заключается в том, чтобы знать, что такое справедливость, благочестие, храбрость, дружба, любовь к родителям, любовь к родине и тому подобное. Именно знать: если человек знает, что такое справедливость, он и поступать будет только справедливо. Вы скажете: "Но ведь есть сколько угодно людей, которые знают, как надо бы поступать справедливо, а всё-таки поступают несправедливо: кто по злобе, кто из страха, кто из корысти". Что ж, значит, они недостаточно знают, что такое справедливость, только и всего. Если бы знали по-настоящему, то не предпочли бы ей ни утоление злобы, ни безопасность, ни выгоду".
Ксенофонт высоко ценил мирскую значимость даймония Сократа. В "Воспоминаниях" он говорил, что благодаря указаниям своего голоса, Сократ давал советы друзьям и советы эти оправдывались [278]; потому, по словам Ксенофонта, Сократ признавал за собой дар пророчества. Однако, все сократические диалоги Платона [265] указывают на то, что Сократа больше интересовали не бытовые проблемы его учеников, а их духовное развитие.
В разной оценке значимости даймония Сократа заключается главное отличие двух главных свидетелей, Платона и Ксенофонта. В современном мире предпочтение отдаётся платоновскому подходу, поскольку Сократа почитают, прежде всего, как философа, и считают [261], что он сам провозгласил философию дорогой к истинному счастью, которое можно достичь лишь в двух случаях: если путник научится размышлять и постигнет Бога, освободив свою душу от материальных пут. Принимая во внимание биографию Сократа, такое развитие человека, с позиции духовной йоги [30], можно трактовать как указание на преодоление от-дельных этапов духовного роста: от карма-йоги (добросовестного выполнения своих обязанностей), через дхьяна-йогу (познание) и гьяна-йогу (умение правильно формулировать эмпирические выводы), к бхакти-йоге (достижению божественной истины). Своим друзьям Сократ всегда советовал делать необходимые дела как можно лучше, потому что самое главное, из совершённого человеком, "боги оставляют себе, и ничто из этого люди не знают. Так, например, кто превосходно засадил для себя деревьями участок земли, не знает, кто будет собирать плоды; [а] кто превосходно построил себе дом, не знает, кто будет жить в нём;... женившийся на красавице себе на отраду не знает, не будет ли через неё терпеть горе; породнившийся через брак с влиятельными лицами в городе не знает, не лишится ли он из-за них отечества" [278]. И далее: "Кто воображает, будто в подобных случаях нет ничего зависящего от бога, а всё будто бы зависит от человеческого рассудка, тот - безумец". Кому боги предоставили возможность познавать и делать, те должны учиться. "К кому боги милостивы, тому они дают указания". Для всех остальных открыта дорога к гадалкам и прорицателям.
Многие современники считали Сократа софистом, и потому, в частности, он был обвинен в развращающем влиянии молодёжи [169]. Он действительно участвовал в диспутах софистов, но лишь для того, чтобы постичь их науку и критически ее осмыслить. В платоновском диалоге "Менексен" [265] Сократ хвалился тем, что учился риторике у Аспасии и музыке у Конна. Однако софисты не очень высоко ценили истину как таковую [262]; для них победа в риторическом споре имела первостепенное значение и даже в том случае, если она была достигнута путем ложных умозаключений. Потому Сократ, научившись риторике, со временем отошёл от софистов и во многом с ними не соглашался.
В познании музыки Сократ видел способ изучения законов гармонии, находящихся за пределами рассудительности и логического мышления ("Хармид" [265]). Такой подход к музыке был заложен ещё Пифагором в его школе и поддерживался в дальнейшем пифагорейцами. Однако по тому, как Сократ относился к геометрии, астрономии и другим физическим наукам, можно думать, что он не был сторонником пифагореизма [278]: "Геометрию надо изучать, говорил он, лишь в таком объёме, чтобы быть в состоянии, в случае необходимости, участок земли правильно, согласно с измерением, принять, передать, разделить или представить отчёт о работе; а этому так легко научиться, что если внимательно следить за измерением, то, уходя домой, можно знать не только величину участка, но и способ его измерения. Но в изучении геометрии доходить до трудно понимаемых чертежей он находил ненужным; пользы от этого, говорил он, не видно; хоть сам он не был профаном в этой науке, но говорил, что занятие ею может поглотить у человека всю жизнь и помешать изучению многих других полезных наук". Такое же, сугубо практичное отношение, у Сократа было и к астрономии. "Вообще он не советовал заниматься изучением небесных явлений, как бог производит каждое из них: этого, думал он, людям не удастся постигнуть, да и богам не доставит удовольствия, кто исследует то, чего они не захотели открыть; к тому же рискует сойти с ума, кто занят такими изысканиями ...". "Сократ советовал также учиться счислению, но подобно тому, как в других науках, он и здесь советовал избегать ненужного занятия ими".
Идейно Сократ противостоял софистам, утверждая, что объективная истина есть, только нам она неизвестна точно, мы не знаем, какая она и что собою представляет [262]. Задача каждого думающего человека заключается в том, чтобы искать эту единую для всех истину. По Сократу, истина, как Солнце в небе, всё освещающее и всё согревающее, может быть только одна. Она едина для всех, общеобязательна и объективна, т.е. существует вне нас и независимо от наших желаний, она бездонна и многогранна, и кроме того, она познается через нас и нами, каждому открывается по-особому. Истина есть и она одна для всех, она бесконечна, но каждый может видеть лишь какой-то её фрагмент, частицу, или сторону. Все к ней причастны, но никто не может её "монополизировать" и утверждать, что только он знает истину и точно может сказать, что она из себя представляет. Поэтому призыв "Познай самого себя!", начертанный в Дельфах, стал для Сократа девизом его жизни. Всё остальное, о чём можно уверенно всегда говорить и что можно точно знать - это о собственном незнании и о трудностях на пути постижения истины, что нашло отражение в известном изречение Сократа "Я знаю только то, что я ничего не знаю".
Сократ противопоставил софистам свою науку, основанную на поисках устойчивого, определенного и объективного порядка, в котором вмещался некий высший разум – Logos Всевышнего [169]. По мнению Сократа, в шумном и суетливом людском мире трудно отыскать такой порядок, существует он как бы за пределами нашего мира, в мире идеальном, не-доступном людским чувствам. Только тот мир является поистине реальным, мир, который мы знаем, – всего лишь искаженное, скверное отражение мира идеального. То, что люди считают истинным знанием, зачастую является ложным, представляет собой всего лишь мнение и восприятие, – доказывал Сократ в дискуссиях, раскрывая ложность взглядов своих противников. Придерживаясь принципа «Я знаю, что не знаю», Сократ признавал свое незнание чего-то в отличие от тех многих, которым казалось, что они обладают определенным знанием. Однако в этом принципе отнюдь не утверждалось, что мы не можем постичь никакой истины. Напротив. Только, по мнению Сократа, истина обретается в самопознании, в способности отыскать и познать ее не столько в окружающем нас мире, сколько в самом себе, т.е. в собственной душе, при этом – по определению – она не может быть субъективной. Поэтому Сократ не учил определенному знанию, а помогал своим ученикам и слушателям отыскать ее в ходе обсуждения в самом себе. Этот метод он называл майевтикой или «вспоможением родам» и только помогал другим отыскать, как он полагал, в себе эту истину.
Майевтика в переводе с греческого означает "повивальное искусство" [262]. Используя этот метод, философ, подобно повитухе, не предлагая готовых ответов, а задавая дополнительные вопросы, требующие своего разрешения, оказывал помощь каждому, ищущему истину, найти её в своей душе и разуме. Такая тактика беседы, конечно же, была намного сложнее прямого и безапелляционного заявления своей правоты, но она была любимым методом Сократа в беседах с другими. При этом он часто использовал приемы и методы, к которым прибегали софисты, ставя человека в интеллектуальное затруднение, озадачивая его противоречиями, заставляя усомниться в очевидном и предположить нечто новое, ранее неведомое ему. Сократ делал это для того, чтобы через сомнение и противоречия подтолкнуть человека к поиску истины.
Сократ часто повторял, что ему самому в поиски верного решения помогает dajmonion (дамоний), который дает ему совет в трудном выборе и сложной ситуации [169]. Однако он не указывал, что делать, а только советовал, чего делать не следует, предостерегая от опасности. Сам Сократ говорил об этом так [269]: "Началось у меня это с детства: вдруг – какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и не допускает меня заниматься государственными делами". Бывало, что "обычный для меня вещий голос слышался мне постоянно и останавливал меня в самых неважных случаях, когда я намеревался сделать что-нибудь не так" Под воздействием своего внутреннего голоса Сократ пришел к мысли о том, что тот, "кто в самом деле ратует за справедливость, тот, если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком, а вступать на общественное поприще не должен".
Голос, звучащий в душе Сократа, был для него свидетельством связи со сверхъестественным миром, откуда приходит и куда возвращается бессмертная душа [169]. Поэтому истинное знание состоит в воспоминании о том состоянии, которое осталось незамутненным еще невежеством и суетой земной жизни.
О Сократе говорили, что единственным предметом его философии был человек [261]. Сократ учил, что душа существует до тела и перед погружением в тело наделяется всеми знаниями. Когда душа входит в материальную форму она притупляется, но последующими рассуждениями о чувственных объектах она пробуждается и восстанавливает свое исходное знание. На этих посылах основывалась его попытка стимулировать мощь души через иронию и индуктивное размышление. В диалогах раннего Платона [265], недвусмысленно говорится о том, что Сократ признавал наличие души у всех живых существ, которые через свою душу познают окружающий их мир ("Гиппий меньший"), и верил, что обучается всему душа, а не тело, хотя тело тоже способно к изменениям и совершенствованию, посредством физических упражнений ("Лахет"). Но, говоря о совершенстве человека, Сократ, прежде всего, имел в виду совершенство души и родителям советовал заботиться о том, "чтобы души их [детей] стали сколь можно достойнее" ("Лахет").
Подобные взгляды Сократа согласуются с теорией бессмертия души, её способности к реинкарнации, познанию и духовному росту, что материалистам может показаться наивным, поскольку они уверены, что материальное тело само себя оживляет, а познавательным процессом в нём обладает, в первую очередь, головной мозг посредством органов чувств, потому этот момент в сократовской философии обычно никем не комментируется. Те же, кто знаком с эзотерической философией, знают представления древних о том, что жизнеспособность любого материального тела и нервной системы, в частности, зависит от присутствия в теле души, а при её отсутствии головной мозг со своими органами чувств будет просто мёртвым органом (хотя и полностью сохранным в структурном плане), или мёртвым материальным телом, подобно компьютеру, который без электропитания и управляющего воздействия человека остается сложной, но "мертвой" конструкцией: при подключении к электричеству, компьютер "оживает", но "разумную деятельность" задает ему человек. Следовательно, Сократ, с эзотерических позиций, был прав: душа оживляет и организует оживленный ею материальный организм, используя его для познания окружающего мира, управляя его головным мозгом как своим инструментом, а тот уже черпает информацию об окружающем от органов чувств. Другим важным моментом платоновских диалогов явилось то, что с Сократом никто не спорил о возможности души к познанию, и все были согласны с тем, что познаёт и совершенствуется под воздействием знаний именно душа, а не тело и не головной мозг ("Гиппий меньший") [265]. Следовательно, таким было общее мнение греков в древние времена. Такого же мнения придерживается и духовная йога [30], как наиболее оккультная из всех дошедших до нашего времени учений. Никогда не следует забывать слова Е.П. Блаватской, сказанные ею еще в XIX в., о том, что, согласно эзотерической философии [1], душа представляет собой особый вид энергии, неизвестный еще людям. Жаль только, что эпоха материализма откинула нас назад от дальнейшего понимания сущности души, присутствие которой превращает мертвое тело в живое, а её отсутствие - живое в мертвое. Как писал Платон в диалоге "Федон" [277], "смерть есть ... не что иное, как отделение души от тела... А "быть мёртвым" - это значит, что тело, отделенное от души, существует само по себе и что душа, отделенная от тела, - тоже сама по себе". Истинная смерть, по представлениям Платона, означает смерть души, а не тела; душа же в процессе своего существования меняет тело много раз, как человек - одежду. Душа никогда не гибнет, поскольку она "сильна и богоподобна, ... она существовала и до того, как мы родились людьми" и будет существовать после того, как мы умрём, ибо "душа не только бессмертна, но и неуничтожима". А коли душа бессмертна, "для неё нет... иного прибежища и спасения от бедствий, кроме единственного: стать как можно лучше и как можно разумнее. Ведь душа не уносит с собою в Аид ничего, кроме воспитания и образа жизни [на земле], и они-то... доставляют умершему либо неоценимую пользу, либо чинят непоправимый вред с самого начала его пути в загробный мир", поскольку душа может меняться только будучи в теле, а вне тела она остаётся неизменной, с тем "багажом знаний", который приобрела на Земле [1,30].
Сократ до конца жизни не покидала уверенность в том, что бояться смерти нет никакого смысла [269]. Он говорил: "... бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество – думать, что знаешь то, чего не знаешь?". И далее: "Умереть, говоря по правде, значит одно из двух: или перестать быть чем бы то ни было, так что умерший не испытывает никакого ощущения от чего бы то ни было, или же это есть для души какой-то переход, переселение ее отсюда в другое место, если верить тому, что об этом говорят. И если бы это было отсутствием всякого ощущения, все равно что сон, когда спят так, что даже ничего не видят во сне, то смерть была бы удивительным приобретением". Из последних слов Сократа определенно явствует, что он слышал и знал о теории переселения душ, которая в Греции считалась вполне правомочной, иначе бы в заключительной речи, после приговора, Сократ не сказал бы такие слова: "С другой стороны, если смерть есть как бы переселение отсюда в другое место и если правду говорят, будто бы там все умершие, то есть ли что-нибудь лучше этого, о мужи судьи? В самом деле, если прибудешь в Аид, освободившись вот от этих так называемых судей, и найдешь там судей настоящих, тех, что, говорят, судят в Аиде, – Миноса, Радаманта, Эака, Триптолема, и всех тех полубогов, которые в своей жизни отличались справедливостью, – разве это будет плохое переселение? А чего бы не дал всякий из вас за то, чтобы быть с Орфеем, Мусеем, Гесиодом, Гомером! Что меня касается, то я желаю умирать много раз, если все это правда..., тамошние люди блаженнее здешних еще и тем, что остаются все время бессмертными, если верно то, что об этом говорят".
В приведенном монологе Сократа важно обратить внимание не столько на заключительную фразу о бессмертии (она согласуется с теорией переселения душ), сколько на имена судий в Аиде (в царстве мертвых): Минос, Радамант, Эак и Триптолем. Как говорится в комментариях к "Апологии Сократа", Минос и Радамант имели прямую связь с критскими и орфическими мистериями, Триптолем – с элевсинскими таинствами, а Эак – с орфическим культом героев на острове Эгина [269]. Относил ли их Сократ к полубогам, из его фразы это значение прозвучало не совсем определенно, можно лишь допустить, что это так, но можно подумать, что в Аиде были судьи и все те полубоги, которые отличались справедливостью. Поэтому важность понимания термина"полубоги" будет дана ниже, когда понятие "полубоги" прозвучит более определённо, здесь же о них говорится лишь вскользь, и это следует запомнить. Орфей и Мусей относились к мифическим певцам древности, а Гесиод и Гомер - уже к историческим личностям, создавшим известные нам мифы Древней Греции. Возможным следует признать, что Сократ верил в реальное существование Орфея и его ученика Мусея, поскольку перечислил их в одном ряду с Гесиодом и Гомером.
Если для историков Орфей является мифическим героем, то оккультист Папюс [142] называл его первым человеком, "создавшим эпоху, поставив себя в центре нравственной сферы, влияние которой сохранилось до наших дней, в течение тридцати трех столетий". По мнению Папюса, Орфей облек в самые блестящие цвета древние идеи, создав политеизм поэтов, возжег инстинктивное воображение народа и очаровал фракийцев, скрыв единство эзотерических идей под множеством форм их бесчисленных проявлений, открыв в доступной форме иерархию начальных сил природы. Как пишет Папюс, Орфей, получивший образование в Египте и посвященный там в самые сокровенные тайны, был воспитан в одном и том же храме Осириса, в котором прошёл посвящение и Моисей, потому они могут рассматриваться товарищами по посвящению. В Греции Орфей достиг звания главного жреца и пророка. Присоединив к своей вере двадцать непримиримых племен различных религиозных воззрений и гражданских законов, Орфей основал замечательную амфиктионическую федерацию, указы которой подлежали санкции верховного жреца Дельф. Он же создал чудную греческую мифологию, которая и теперь воодушевляет наше искусство, властвуя в поэзии. Спустя почти 900 лет после Орфея в Грецию прибыл Пифагор, обогащенный всеми знаниями Африки и Азии.
Для нас, как писал М.П. Холл [261], "Орфей, фракийский бард, великий просветитель греков, перестал быть известен как человек и стал почитаемым божеством за несколько веков до христианской эры"; мудрость Орфея со временем перешла к Гомеру, Пифагору и Платону. Современные историки считают [26], что созданные Орфеем и Мусеем песни, объяснявшие происхождение мира и богов, на самом деле сочинялись и распространялись орфиками (последователями Орфея), ими же приписывалось их авторство Орфею и Мусею.
Заключительная фраза Сократа о жизни после смерти окончательно убеждает нас в том, что он верил в бессмертие души и в действенность закона кармы: [269]: "Но и вам, о мужи судьи, не следует ожидать ничего дурного от смерти, и уж если что принимать за верное, так это то, что с человеком хорошим не бывает ничего дурного ни при жизни, ни после смерти и что боги не перестают заботиться о его делах".
Вера в возможное бессмертие, или хотя бы в долголетие, вероятно, в Греции была распространена более широко и проникала в сознание людей глубже, чем мы сейчас представляем. В этой связи показательны слова Ксенофонта, встретившего известие о гибели своего сына такими словами [278]: "Я знал, что сын мой смертен". Нам, привыкшим оплакивать умерших, его слова кажутся необычными, а для греков, у которых жизнь и смерть всегда шли рядом, любое долголетие казалось даром божьим (Ксенофан, Ксенофонт, Демокрит и другие прожили более 90 лет, да и Сократ в семидесятилетнем возрасте не казался больным и немощным; ещё Солон в VI в. до н.э. считал [268], что "Если ... десятое Бог доведёт до конца семилетье, ранним не будет тогда смертным конец для людей", т.е. 70 лет от роду - уже не ранний срок, но ещё и не поздний; сам Солон прожил около 80 лет). Греков, как и весь древний мир, всегда интересовали причины раннего ухода людей из жизни; они верили, что за всё плохое, совершённое человеком, в конечном счёте, он расплачивается жизнью.